2017/06/26

Самоуправление и коллективная собственность: панацея или великая иллюзия?

В статье исследуется ключевой институт современной экономики — коллективная собственность работников в ее различных формах. Представлены экономические, политические и моральные аргументы в пользу этого института. Рассматривается история коллективной собственности работников в развитых капиталистических экономиках. Во второй половине ХХ — начале XXI в. был достигнут существенный про­гресс в распространении коллективной собственности на производстве, особенно в США и Великобритании, и в статье рассматриваются причины быстрого ее распространения именно в этот период. Автор исследует эко­номические результаты, достигнутые на предприятиях коллективной собственности. Рассматриваются попытки распространения этой формы собственности в СССР/РФ и причины их неудач. Коллективная собственность исследована в контексте возможного возрождения социализма в XXI в.

Часть 1. История, мотивация и аргументация
Вопрос о самоуправлении и коллективной собственности горячо обсуждался в СССР и России в конце 1980-х — начале 1990-х гг. Затем интенсивность этих обсуждений заметно снизилась, а в 2000-е практи­чески прекратилась. Однако разворачивающийся в РФ экономический кризис, который приобретает все более затяжной и глубокий характер, побуждает искать альтернативы нынешнему экономическому и поли­тическому курсу развития страны. Одной из возможных альтернатив может стать построение экономической системы преимущественно на основе самоуправляемых предприятий.
Поскольку новое — это часто хорошо забытое старое, полезно вспом­нить историю этой формы хозяйствования в западных странах, СССР и в постсоветской России, а также дискуссии вокруг них. По этому вопро­су существует огромная литература — главным образом зарубежная, ко­торая почти не знакома российскому читателю. Своей задачей я считаю ознакомить любознательного читателя с содержанием этой дискуссии и известными результатами деятельности самоуправляемых предприятий и других предприятий с участием работников в собственности и управ­лении. Тешу себя мыслью, что статья позволит возобновить эту дискус­сию здесь и сейчас.
Разнообразие форм коллективного самоуправления (или экономи­ческой демократии, как ее часто называют в западной литературе) во многих странах мира вынуждает обратиться к характеристике наиболее важных из них преимущественно в развитых странах, СССР, современ­ной России и Югославии 1950—1980-х гг. Отмечу, что меня интересует сфера производства в силу ее особой важности, за исключением (лишь из-за недостатка места) сельского хозяйства. Наиболее интересны но­вейшие формы, появившиеся во второй половине ХХ в.
Мотивы и аргументы
Наиболее примечательная черта коллективного самоуправления — ее распространение как в капиталистических, так и в социалистических (сохраню традиционную терминологию) странах. Как ни парадоксаль­но, наибольшее распространение такие предприятия получили как раз в капиталистических странах. В социалистическом мире они по боль­шей части оставались на уровне проектов, за исключением одной лишь Югославии. При этом их значимость была неодинакова. В капиталисти­ческих странах они имели ограниченное распространение и в целом вписывались в капиталистический хозяйственный механизм. В социа­листических же странах самоуправляемые предприятия с коллективной формой собственности претендовали стать новой, более жизнеспособ­ной и гуманной экономической основой социализма, его фундаментом. Поэтому начну с социалистических стран.
Наиболее развернутая аргументация в ее обоснование содержится в трудах Вадима Белоцерковского. Он исходит из представления о не­эффективности административного социализма как экономической и общественной системы, уступающей по экономической эффективно­сти капитализму. В системе коллективного самоуправлении автор видел сочетание сильных сторон социализма и капитализма. Он называл ее синтезом капитализма и социализма, для краткости — синтезным со­циализмом. Но речь шла не просто о конвергенции, за которой часто скрывалось стремление к реставрации капитализма: предлагаемой со­циально-экономической системе придавалась оригинальная форма, действительно сохранявшая ключевые черты социализма. От капита­лизма В. Белоцерковский брал рынок, коммерческий расчет, а от соци­ализма — общественное самоуправление, народовластие. Вопрос в том, могут ли сочетаться эти две половинки? Ответ на него могла дать только практика. Единственный реальный опыт — социалистической Югосла­вии — Белоцерковский считал не показательным: он полагал, что реаль­ного самоуправления трудящихся там не было. Поэтому он обращался к опыту капиталистических стран, в котором находил многие удачные примеры коллективного самоуправления.
В аргументации Белоцерковского политические мотивы оказывались даже важнее экономических. Он справедливо рассматривал монополию государственной собственности как основу авторитарной и тотали­тарной системы. Лишенного собственности на средства производства и участия в управлении наемного работника он считал своего рода ра­бом, лишь немного более свободным, чем раб в юридическом смысле или крепостной [2. С. 41]. По его мнению, такой работник полностью зависит от работодателя и, несмотря на новейшие формы демократии в виде всеобщего избирательного права, не в состоянии защитить свои интересы в политической сфере, поскольку владельцы капитала имеют огромные преимущества в политической борьбе уже в силу больших финансовых возможностей, не говоря о контроле над политической властью.
В системе же государственного социализма рабское положение на­емного работника, по мнению Белоцерковского и его единомышленни­ков, даже усилилось, поскольку он лишился возможности сменить хо­зяина или заняться индивидуальной трудовой деятельностью. Отсюда проистекали и более жестокие формы политической власти, которым нельзя было противопоставить ни силу оппозиционных партий, ни дав­ление независимых профсоюзов, средств массовой информации и суда. Только преобладание групповой собственности в странах государствен­ного социализма, по мнению Белоцерковского, могло лишить государ­ство экономической базы политического господства и заложить основы политической демократии. Поэтому торжество такой собственности — не только в экономических интересах работников (и всей экономики), но и в их политических интересах. Получалось, что лишь трудовые кол­лективы, обладающие правом выбора управляющих, являются образцом демократии. Отмечу, что критика Белоцерковским политического меха­низма капитализма в основном совпадала с традиционными тезисами социалистов и коммунистов об ограниченности буржуазной демокра­тии. Но автор распространял свою оценку и на политическую систему государственного социализма, которую определял как еще более ущерб­ную и менее демократичную, и предлагал реальную альтернативу.
Благодаря коллективному самоуправлению, полагал Белоцерковский, изменится и вся структура государственной власти. Самоуправляющи­еся предприятия станут первичной ячейкой демократии. Этот процесс демократизации общества начнется с изменения системы выборов в за­конодательные органы власти, «когда депутаты в законодательные орга­ны власти всех уровней избираются прямо от предприятий, учреждений и объединений индивидуально работающих людей, включая объедине­ния частных предпринимателей, учащихся, пенсионеров» [2. С. 119].
Белоцерковский выдвигает три главных аргумента в пользу такой из­бирательной системы:
«1. Избиратели будут хорошо знать людей, за которых они голосуют, так как это будут в основном их коллеги по работе. Рекламные избира­тельные технологии будут не нужны — кота в мешке не продашь.
2. Кандидатам не нужны будут деньги для предвыборных кампаний, и это избавит их от необходимости продаваться в поисках этих денег. Не понадобится и поддержка властей...
3. Избиратели легко смогут контролировать и корректировать пози­цию своих депутатов-представителей, а в случае полного в них разоча­рования их легко будет отзывать и заменять»[2].
Менее убедительно выглядят предлагаемые Белоцерковским поло­жения новой избирательной системы: «При производственной избира­тельной системе станут необходимы координационные комитеты в ре­гионах, чтобы определять, каким коллективам (объединениям), в какие органы представительной власти (городские, региональные, федераль­ные) избирать депутатов, и устанавливать между ними очередность по избранию депутатов на высшие уровни власти» [2. С. 120]. Но в таком случае обнаружится разница размеров предприятий по численности занятых. Отсюда выборы от предприятий нарушают важнейший демо­кратический принцип: один человек — один голос [2]. Предложенные Белоцерковским поправки в процедуру выборов (объединение мелких предприятий в кусты [2]) частично исправляют этот недостаток, но при­ходят в противоречие с ясными и убедительными преимуществами пря­мого представительства.
Предложенную систему выборов в законодательное собрание Белоцерковский считал особенно необходимой для России, «ввиду отсутст­вия у нас массовых партий, независимых от крупного капитала и власти» [2. С. 122]. Серьезной уступкой традиционной (и справедливо критикуе­мой) партийной системе выборов в концепции Белоцерковского явля­ется идея избирать исполнительную власть (прежде всего президента, который возглавляет и партийное правительство) по партийным спи­скам [2. С. 123—124]. Независимо от выдвигаемых при этом мотивов, эта идея отражает несовершенство прямой демократии. В то же время парламент в рамках этой концепции должен был получить право боль­шинством в две трети голосов отправлять в отставку президента и пра­вительство. Такая же возможность предоставлялась и всему населению через референдум [2. С. 124].
Можно согласиться с тем, что предлагаемая система выборов выгля­дит более демократичной, чем традиционная партийно-политическая конструкция, но степень ее работоспособности остается неясной. Еще менее ясно, как реализовать эту идею при контроле политической си­стемы партиями, отнюдь не заинтересованными в самоликвидации. В силу значимости политических изменений для всего проекта сомне­ние вызывает и остальная часть концепции. Впрочем, идея ограничения государственной собственности как базы авторитарной системы — это уже немало.
Более разработанной представляется экономическая часть проекта Белоцерковского, поскольку она опирается на огромный опыт коллек­тивного самоуправления, накопленный прежде всего в капиталистиче­ских странах. Исходным пунктом аргументации многих сторонников коллективного самоуправления являются экономическая неэффектив­ность государственного социализма и униженное положение в этой системе рядовых работников. Это знаменитая проблема отчуждения работников, которую надеялись решить свержением капитализма, но лишь усугубили ее остроту, лишив работников многих прав, которые они приобрели при капитализме в ходе классовой борьбы (например, права на забастовки). Вместе с тем поздний государственный социа­лизм ограничил и возможности проявления творческой активности ра­ботников, породив их незаинтересованность в результатах деятельно­сти предприятия и невозможность влиять на эти результаты. Отсутствие конкуренции между предприятиями лишило их стимулов к повышению эффективности и техническому прогрессу. В то же время сторонники коллективного самоуправления отказывались делать вывод о целесо­образности возврата к капитализму, прежде всего из-за его недостатков. Они оставались социалистами.
Для понимания аргументации сторонников коллективного само­управления применительно к России (или СССР) сошлюсь на слова того же Белоцерковского: «Не питая особых иллюзий и по поводу капитализ­ма, я, тем не менее, считал, что этот строй был бы для России намного лучше существующего. Но по зрелому. размышлению мне стало ясно, что капитализм в Советской России возродить уже невозможно. Ведь ка­питализм должен развиваться и везде развивался постепенно и снизу, с примитивных форм, c маленьких ячеек. В России же такого развития состояться не могло. Прежде всего, ввиду существования гипертрофи­рованной тяжелой индустрии, которую невозможно будет, полагал я, продать в частные руки (откуда возьмутся огромные частные капита­лы?). Оставаясь же в руках государства, эта индустрия будет продолжать высасывать львиную долю доходов из других сфер экономики и не даст подняться, распространиться мелким частным фирмам. Душить их ста­нет и мощная конкуренция развитых капиталистических стран. Нет также в Советской России капиталистических традиций и навыков...» [2. С. 9]. Эта аргументация строится ^орее от противного, исходит из идеи невозможности воссоздания капитализма при привлекательности отдельных его сторон как экономической системы.
В своей экономической части коллективное самоуправление, по мыс­ли его сторонников, соединяет сильные стороны капитализма (эко­номическую самостоятельность предприятий и конкуренцию, рынок) с сильными сторонами идеального социализма (действительную обще­ственную собственность, демократию и творческую инициативу рядо­вых работников). Это вписывается в концепцию рыночного социализ­ма как ее разновидность, являясь и формой конвергенции капитализма и социализма. Требуется выяснить, насколько жизнеспособно такое со­единение.
В качестве психологической предпосылки коллективного самоуправ­ления Белоцерковский приводит мысль Андрея Платонова о том, что «из-за одной только денежной оплаты трудно правильно ударить даже по шляпке гвоздя. Человеку нужна причастность к решениям кардиналь­ных вопросов, к определению целей хозяйственной деятельности, и нужна убежденность, что деятельность эта идет на пользу всем людям» [2. С. 63—64]. Мысль Платонова, конечно, метафорична: многие работ­ники правильно ударяют по шляпке гвоздя без причастности к целям хозяйственной деятельности. Но она не безразлична, скорее всего, боль­шинству работников.
Коллективное самоуправление выступает как практическое вопло­щение социалистической идеи об общественной собственности на средства производства, в отличие от собственности частной, делаю­щей работника объектом эксплуатации частным собственником. Государственная собственность на все средства производства не только далека от конкретного работника, но и опосредована властью чинов­ничества. Поэтому она не рассматривается как своя даже при демо­кратическом социалистическом государстве (если оно возможно при господстве государственной собственности). Предполагается, что коллективное самоуправление, являясь общественной собственно­стью всего коллектива предприятия, усилит его заинтересованность в общих результатах деятельности, усилит стимулы искать пути по­вышения эффективности предприятия (повышения производитель­ности труда, лучшего использования основных и оборотных фондов, снижения материалоемкости продукции, ускорения научно-техниче­ского прогресса и качества продукции). На этой основе станут воз­можны повышение оплаты труда и улучшение других условий благо­состояния работников.
Коллективное самоуправление, по мнению его сторонников, создаст демократическую социальную и материальную базу социалистического общества и социалистических партий и движений, поскольку коллективы предприятий будут заинтересованы в его сохранении. Этому же будут содействовать и новая избирательная система, и организация выборов в законодательные органы власти всех уровней. Таким образом, по мыс­ли сторонников коллективного самоуправления, социалистическое об­щество впервые утвердится как вполне легитимное и жизнеспособное в социально-экономическом, гуманитарном и нравственном отноше­ниях. Истинный социализм докажет наконец свои преимущества перед капитализмом и распространится на весь мир как более эффективная и справедливая система, как светлое будущее человечества. Важно, что, действуя в рыночной среде, самоуправляемые предприятия будут выну­ждены действовать эффективно, чтобы выжить.
Исходя из идей Белоцерковского, основные особенности внутренней жизни коллективного предприятия, в отличие от частного и государст­венного, вытекающие из положения рядовых работников как собствен­ников, представляются следующими: выборность руководителей, уста­новление максимального срока пребывания на руководящих постах, вертикальная ротация кадров, недопустимость увольнения или пониже­ния работников без санкции коллектива, ликвидация абсолютной дис­циплины [2. С. 64—69]. Обосновывая последнюю черту коллективного самоуправления, Белоцерковский утверждает, что «главное зло капи­тализма (как и госсоциализма) не в эксплуатации человека человеком, а в унижении человека человеком, неизбежном в условиях абсолютной дисциплины и наемного труда» [2. С. 70]. Ссылаясь на свои беседы на За­паде с работниками народных предприятий, Белоцерковский расcказывает, что «первым делом они обычно говорили о не сравнимой с преж­ней их работой атмосфере человечности, а потом уже о заработках и прочем»[2].
Не касаясь типологии коллективных предприятий и их особенностей [2. С. 83—89], остановлюсь на принципиальных возражениях, или, точ­нее, сомнениях в отношении перспективности этого вида социализма вообще и в современной России в частности. Прежде всего речь идет об «эффекте масштаба». В течение длительного времени эволюция организационных форм хозяйствования в сфере реального производства и в ряде отраслей сферы услуг шла в сторону укрупнения. Это был объ­ективный процесс, обусловленный преимуществами крупных фирм по сравнению с мелкими в области организации кооперации и специали­зации, привлечении финансовых ресурсов, проведении научно-иссле­довательских работ. Для мелкого и среднего производства оставалось достаточно места в тех отраслях экономики, где преимущества крупно­го производства были не столь очевидны. Но и здесь нередко мелкие и средние предприятия или фирмы были «на подхвате» у крупных фирм, которые составляли костяк экономики. Коллективное самоуправление противоречит этому объективному процессу.
Конечно, гипотетически можно представить себе объединение ряда самоуправляющихся предприятий в крупную самоуправляющуюся фирму, но при этом вначале все равно произойдет их разъединение с многочисленными экономическими потерями, и лишь потом — новое объединение с потерей многих преимуществ самоуправляющихся пред­приятий в виде прямого и непосредственного контроля работников над управляющими и участия в собственности. К тому же нет никаких гаран­тий, что этот процесс вообще завершится во многих прежних крупных фирмах.
В процессе разукрупнения почти неизбежны значительные кадровые потери. Наиболее квалифицированные управленческие и технические кадры сосредоточены в штаб-квартирах компаний, и разукрупнение по­следних приведет к их потере: в мелких предприятиях многие из них просто не найдут достойного применения. Непонятно также, как эти разукрупненные предприятия смогут выдержать конкуренцию транс­национальных корпораций. Наконец, не ясен вопрос о судьбе уже за­ключенных контрактов, особенно средне- и долгосрочных: кто будет их выполнять? Один этот вопрос способен погубить многие проекты пере­хода к коллективному самоуправлению.
Другой важный вопрос касается механизма перехода к коллективно­му самоуправлению. Здесь обнаруживается принципиальная разница между капиталистическими и социалистическими странами. В капита­листических странах этот процесс происходил добровольно и посте­пенно, по желанию собственников и работников. В социалистических странах он осуществлялся или предлагался единовременно всеми пред­приятиями и в обязательном порядке. Именно так он осуществился в Югославии и предлагался в Чехии и Польше; таким же он представлялся и многим сторонникам самоуправления в СССР. Столь различный поря­док был обусловлен неодинаковыми целями коллективного самоуправ­ления в этих странах. В первой группе стран он диктовался прежде всего экономическими соображениями, хотя присутствовали и соображения идеологические в виде народного капитализма. Это обеспечивало от­носительно экономически обоснованный и плавный процесс перехода, хотя неудачи и не исключались. При этом он касался преимущественно мелких и средних предприятий и в большинстве случаев работникам отдавал меньшую часть собственности. Во втором случае он являлся частью большого общественного проекта истинного социализма, что в принципе исключало экономическое обоснование. Может быть, то, что всеобъемлющие планы введения самоуправления так и не были проведены в жизнь, оказалось благом для идеи, которая не успела себя скомпрометировать.
Каковы были мотивы отдельных субъектов экономической деятель­ности при переходе к собственности работающих в капиталистических странах? Огромное и неожиданное для многих ученых успешное рас­пространение предприятий с участием работников в США объясняется счастливым совпадением интересов всех субъектов принятия решений о создании этих предприятий: рядовых работников, собственников, власти, энтузиастов-ученых. К тому же оно осуществилось не только в нужном месте, но и в нужное время.
Начну с последнего. Движение за создание предприятий с участи­ем работников развернулось в период тяжелого спада в американской экономике, вызванного энергетическим кризисом 1973 г. Тогда многие предприятия оказались в предбанкротном состоянии, и ряд собствен­ников сочли для себя выгодным переложить тяжесть кризиса на рабо­тающих, отказавшись в их пользу (продав им) от части своей собст­венности. Новый взлет произошел в начале 1980-х гг. на новой волне экономического кризиса. Последний взлет активности обозначен тяже­лейшим финансовым кризисом конца 2008 г.
С точки зрения работников, участие в собственности позволяло им реализовать стремление более активно влиять на свое положение, изменить к лучшему свой социальный статус, избавиться от чувства унижения.
С точки зрения работников, участие в собственности позволяло им реализовать стремление более активно влиять на свое положение, из­менить к лучшему свой социальный статус, избавиться от чувства уни­жения. Не случайно такое решение было принято рабочими самой раз­витой страны капиталистического мира. Они были не только наиболее квалифицированными, но и не понаслышке знакомыми с длительны­ми традициями самоуправления при организации профсоюзов, мно­гих других общественных организаций и органов власти. Эта традиция сформировала чувство уверенности в собственных силах, необходи­мое для принятия ответственного решения об участии в собственности и управлении. При этом американские рабочие были готовы учиться искусству управления. Показательно, что коллективное самоуправление особенно активно развивалось в наиболее наукоемких отраслях эконо­мики, для которых был характерен наиболее высокий образовательный уровень персонала. Американские капиталисты, начиная с эпохи «но­вого курса» Рузвельта, приобрели большой опыт социального манев­рирования и социальных инноваций, были интеллектуально готовы экспериментировать с новыми формами управления предприятиями. Американский капитализм в целом (хотя отдельные его фракции сопро­тивлялись общей тенденции) рассматривал это движение как средство расширения социальной базы капитализма.
Наконец, власти США сыграли важную роль в развитии коллектив­ного самоуправления. Федеральная законодательная власть при под­держке исполнительной власти выработала ряд законов, облегчавших распространение этой формы предпринимательства и предоставивших ей ряд финансовых льгот. Здесь проявились политическая зрелость и квалификация законодательной и исполнительной власти США, при­обретенные ею за многие десятилетия демократического развития.
Наконец, огромную роль в развитии коллективного самоуправления сыграла просветительская деятельность многих американских ученых.
Наиболее влиятельным среди американских экономистов — сторон­ников коллективного предпринимательства был Луис Келсо. В 16 лет на него произвел огромное впечатление кризис 1929—1932 гг., раскрыв­ший ему многие пороки американского капитализма [7. С. 19—20]. За­кон о полной занятости, принятый в 1946 г. в духе идей кейнсианства и дирижизма конгрессом США, представлялся Келсо шагом в непра­вильном направлении, противоречащим логике капитализма. Вместо кейнсианских идей противодействия кризисам Келсо предложил в ка­честве альтернативы идею более широкого развития капитализма через расширение круга собственников. Главное зло капитализма ХХ в. Келсо видел в концентрации собственности. Впервые эта идея была изложе­на им в книге «Капиталистический манифест» (1958), ставшей широко известной в мире, в том числе и в СССР, благодаря критике в советской экономической литературе и публицистике. Келсо исходил из коренно­го изменения роли труда и капитала после промышленной революции в пользу капитала, отсюда — растущее значение собственности на ка­питал в качестве источника личных доходов: «Чтобы достичь богатства, все семейные хозяйства должны в растущей мере участвовать в работе капитала» [7. С. 46].
В расширении числа собственников Келсо видел также и важней­шее средство укрепления демократии, распространения ее принципов на всю социальную жизнь, создания демократической капиталистиче­ской экономики [7. С. 50—67]. Таким образом, Келсо и его единомыш­ленники видели в демократизации собственности решающее средство обновления общества при сохранении системы частной собственности. Близкие цели ставили Д. Симмонс и У. Мэрс, которые, хотя и проводили принципиальное различие между политической и экономической де­мократией, считали, что «общим является то, что оба типа демократии основываются на принципах справедливости. Все большее число управ­ляющих, собственников и рабочих полагают, что многие гражданские права могут и должны быть распространены на сферу производствен­ных отношений. Это означает, что работник должен рассматриваться на предприятии как акционер и принять на себя ответственность подобно тому, как родители и граждане несут ответственность за будущее семьи и общества» [12. С. 30]. Одновременно они приводили конкретные и мно­гочисленные примеры резкого повышения экономической эффектив­ности предприятий в результате вовлечения работников в число собст­венников [12. С. 30—31].
Понятно, что усилий всех экономических и политических субъектов было бы совершенно недостаточно для успеха идеи коллективного са­моуправления в США. Прежде всего требовался положительный практи­ческий опыт, который со временем был накоплен (о нем речь пойдет во второй части статьи). Важно, что успехи экономики США в XVIII—XX вв. и, благодаря «новому курсу», большая социальная справедливость при­дали американскому капитализму легитимность в глазах большей части населения США. Очевидно, что подобные предпосылки развития кол­лективного самоуправления отсутствовали в СССР и РФ. В СССР в пе­риод господства командной экономики введение самоуправления по­дорвало бы самую ее основу. Максимум того, что оказалось возможным в советский период, — всякого рода эрзацы в виде производственных совещаний, профсоюзных и партийных собраний. Серьезные попыт­ки коллективного самоуправления были осуществлены в период пере­стройки благодаря созданию советов трудовых коллективов и введению выборности руководителей предприятий. Однако, не будучи сопря­женными с ведением рыночных отношений, эти нововведения скорее дезорганизовали экономику, хотя и позволили приобрести некоторый опыт самоуправления.
В постсоветскую эпоху все субъекты экономической деятельности оказались не готовы к коллективному самоуправлению. Трудящиеся в советский период не приобрели опыта самостоятельной общественной деятельности ни в рамках профсоюзов, ни в политической жизни. По сравнению с американскими работниками они имели намного более низкий уровень профессиональной квалификации и экономической грамотности. Поэтому они легко отказались от своего участия в собст­венности в результате второго этапа приватизации. Российские пред­приниматели, уже в силу молодости российской буржуазии, обладают низким уровнем политической культуры. К тому же у них имеется осно­вание сомневаться в успешности попыток коллективного самоуправле­ния из-за неготовности к нему трудящихся. Российское государство во всех своих частях является гораздо более косным и своекорыстным, чем современное американское. Оно не испытывает серьезного давления избирателей и политических партий. Отсутствует серьезное общест­венное движение в пользу коллективного самоуправления. В отличие от США, среди российских ученых мало авторитетных сторонников кол­лективного самоуправления. Наконец, незначителен положительный опыт коллективного самоуправления в РФ. Впрочем, из сказанного во­все не следует тезис об априорной бесперспективности коллективного самоуправления в РФ.
История вопроса
Советскому человеку хорошо известен лозунг большевиков, под ко­торым они совершали Октябрьскую революцию: земля — крестьянам, фабрики — рабочим. Попытки осуществления этого лозунга в конце 1917-го — начале 1918 г. окончились оглушительным провалом: фабзавкомы не справились с управлением предприятиями, что надолго отби­ло желание вернуться к этой идее. Потом, в другом виде, ее предлагала «рабочая оппозиция», за что была подвергнута резкой и для того време­ни справедливой критике В. И. Лениным за анархо-синдикализм. В ко­мандной экономике о коллективной собственности и самоуправлении бессмысленно было и говорить. Тем временем на Западе и в социали­стических (называю их так по традиции и в целях удобства) странах эта довольно старая идея, восходящая еще к утописту-социалисту Роберту Оуэну, ожила. В Югославии в 1950 г. по инициативе компартии пред­приятия были переданы в управление рабочим советам. По примеру Югославии в Венгрии в ходе антибюрократической революции 1956 г. широкое распространение на государственных предприятиях получи­ли рабочие советы, взявшие на себя управление этими предприятиями. Однако там их деятельность была пресечена при консолидации режи­ма Яноша Кадара в 1957 г. Между тем на Западе, в США, в 1956 г. уже упоминавшийся Луис Келсо создал первое ESOP, которое позволило ра­ботниками газеты «Пенисула ньюспейперс» приобрести ее у прежних владельцев. Конечно, масштабы этих первых попыток несопоставимы. В социалистических странах они носили общенациональный характер, на Западе — единичный.
Следующий этап этих попыток на Востоке относится к «пражской весне». Эта ее сторона, насколько мне известно, не нашла отражения в советской и российской литературе. Заслуга в выдвижении и продви­жении этой идеи принадлежит Отто Шику: предложив ее в мае 1968 г., он тогда же добился ее одобрения правительством [17. С. 256]. Советы трудящихся должны были избираться работниками предприятия на аль­тернативной основе и отчитываться о своей деятельности перед произ­водственными коллективами. Руководители предприятий должны были избираться последними и контролироваться советами трудящихся [17]. И хотя до принятия закона дело не дошло, важно уже то, что, в отличие от Югославии, Шик связал идею самоуправления с принципом много­партийности. Понятно, что после поражения «пражской весны» в резуль­тате вторжения в Чехословакию войск ОВД от этих намерений быстро отказались, посчитав их ревизионистскими.
Видимо, одним из крайне неудачных вариантов трудового само­управления явилась передача в период культурной революции в Китае предприятий в ведение их коллективов. Эта акция, носившая антибюро­кратический характер, при сохранении командной системы привела к разрушительным экономическим последствиям и вскоре была прекра­щена.
В СССР идея самоуправления впервые была провозглашена в брошю­ре «Время не ждет», подписанной, вероятно, псевдонимами С. Зорин и Н. Алексеев и изданной в «самиздате» [5. С. 14]. Независимо от назван­ных авторов, примерно в то же время близкую концепцию разработал Вадим Белоцерковский2. Свою рукописную работу, частью которой яв­лялось обоснование этой идеи, он вывез в эмиграцию и опубликовал в 1974 г. в эмигрантском журнале «Грани»; в его воспоминаниях текст воспроизводится в первоначальном виде [3. С. 145—154, 182—193].
Вадим Белоцерковский является подлинным рыцарем идеи само­управления, которой он посвятил значительную и лучшую часть своей жизни. Ознакомившись со статьей в «Гранях», Андрей Сахаров высоко ее оценил и назвал примером здоровой конвергенции. Указание на здоро­вую конвергенцию показательно: очевидно, что Сахаров допускал кон­вергенцию и нездоровую. С самого начала идея самоуправления в СССР, как и в других социалистических странах, связывалась с переходом к рыночным отношениям в экономике и демократии.
Тем временем практика самоуправления с середины 1970-х гг. широ­ко распространилась там, где, казалось, меньше всего можно было ее ожидать — в США, центре современного капитализма. Она получила там широкую законодательную поддержку и финансовую помощь, что сде­лало ее еще более привлекательной. В США наибольшее распростране­ние получила давно пропагандировавшаяся Келсо система ESOP. В нее было вовлечено значительное число предприятий и рабочей силы. Мно­гие из них после принятия ESOP заметно улучшили свои экономические результаты, что явилось сильным аргументом в пользу коллективного предпринимательства. Большим энтузиастом этой системы был Рональд Рейган. Под влиянием США в 1980-е гг. по тем же самым мотивам идею коллективного предпринимательства поддержала и Маргарет Тэтчер.
Следующий важный этап связан с деятельностью движения «Солидар­ность» в Польше в 1980—1981 гг. Эта сторона деятельности «Солидарно­сти», как и «пражской весны», почти не получила отражения ни в совет­ской, ни в российской литературе. И, скорее всего, не случайно: в обоих случаях руководство опасалось ее привлекательности для простых лю­дей. Польша пошла дальше Чехословакии: сейм, где преобладали комму­нисты (как и в чехословацком правительстве в 1968 г.), под давлением «Солидарности» принял в ноябре 1981 г. закон о передаче государствен­ных предприятий их коллективам и определил условия этой передачи. Но и здесь дело не дошло до реализации закона: помешали введение во­енного положения и роспуск «Солидарности».
Требует объяснения то, что после прихода «Солидарности» к власти в 1989 г. не произошел всеобщий переход к самоуправлению — как и после победы некоммунистического руководства Чехословакии после 1989 г. Применительно к Польше приведу объяснение Белоцерковско- го: «Да потому, что почти весь актив был брошен в тюрьму, движение не продолжилось в подполье. И когда российская удавка неожиданно лопнула, в стране не существовало какого-либо организованного объ­единения сторонников общества социалистического самоуправления» [4. С. 188]. Еще в 1990—1991 гг. влияние трудового самоуправлении было велико в Польше и других восточноевропейских странах и на практике, и на уровне идей [14. С. 108—112, 152—154]; спад произошел позже. Так или иначе, шанс крупномасштабного эксперимента в социалистиче­ской стране был упущен еще раз.
В перестройку казалось, что для коллективного самоуправления от­крылись широкие перспективы — как в аналогичные периоды в Польше и Чехословакии. Однако они долгое время ограничивались участием в управлении, но не в распоряжении собственностью. Вопрос об участии трудовых коллективов в последнем вышел на передний план в период, когда начиная с 1990 г. начал широко обсуждаться вопрос о разгосудар­ствлении экономики. Он увязывался с переходом к рыночным отноше­ниям и с демократизацией общественной жизни, включая управление государственными предприятиями. Первоначально разгосударствление осуществлялось в виде передачи предприятий в аренду их коллективам и создания кооперативов. Эти формы мало влияли на общую картину хозяйственной жизни, поскольку на арендных предприятиях собствен­ность оставалась государственной, а кооперативы чаще всего созда­вались для перекачки средств в пользу руководства. К коллективному самоуправлению даже в среде сторонников рыночных реформ отноше­ние было настороженным.
Так, Сергей Глазьев, ссылаясь на теоретические работы (очевидно, Ванека и Уорда) об эффекте коллективного самоуправления и на практику Югославии и самоуправляющихся предприятий в капиталистических странах (очевидно, EPSO), приходил к выводу, что такая передача будет иметь негативные экономические последствия [6. С. 142—143]. Широ­кую популярность этой идеи Глазьев связывал с «устойчивостью идео­логических стереотипов, верой в возможность создания особого социа­листического рынка, свободного от эксплуатации человека человеком» [6. С. 143—144]. Предпочтительной формой разгосударствления Глазьев считал образование акционерных обществ, находящихся в государст­венной собственности и собственности банков и инвестиционных фон­дов, объединяющихся затем в концерны и холдинги [6. С. 145—150].
В первой развернутой программе рыночных реформ «500 дней» во­прос о предприятиях с коллективным самоуправлением не нашел от­ражения. В то же время идея коллективного самоуправления оставалась очень популярной. Сошлюсь на уже упоминавшегося мною В. М. Соко­лова. В противовес капитализации экономики, он уже в 1990 г. отстаи­вал коллективное самоуправление: «Нормальная перестройка началась бы с революционного изменения производственных отношений, за­ключающегося в передаче всех средств производства в городе и на селе в коллективную собственность без выкупа с долевым участием каждого труженика, в необходимых случаях как государства, так и других пред­приятий. Такое изменение в базисе породило бы хозяйственный демо­кратизм, а на его основе и демократизм общественный» [13. С. 4].
КПСС, в отличие от компартий Польши и Чехословакии, не поддер­жала идею коллективного самоуправления. Единственным в ее руковод­стве, кто выступил в ее защиту, оказался первый секретарь МГК КПСС С. Прокофьев. Тем не менее первоначально проекты приватизации, раз­рабатывавшиеся в РСФСР, шли в направлении народной приватизации по В. А. Найшулю. Сторонники этого варианта находились в комитете по экономической реформе Верховного Совета РСФСР и в Госкомиму­ществе РСФСР, которым тогда руководил М. Малей [18. С. 225]. Если же говорить о практической реализации идеи трудового самоуправления, то наиболее важным событием здесь оказался своевременно не заме­ченный (и до сих пор не проанализированный) опыт союза собственников-совладельцев «Шухты», начавшийся в 1985 г. под руководством М. Чартаева в дагестанском селе [1. С. 81—93].
Идеи трудового самоуправления оказали большое влияние на выра­ботку программы приватизации в РФ. Это очевидно из воспоминаний основных ее разработчиков в книге «Приватизация по-российски», вы­шедшей под редакцией А. Чубайса в 1999 г. Из его воспоминаний вид­но, какое огромное сопротивление вызвали первоначальная программа приватизации на 1992 г. и Закон о приватизации в Верховном Совете РФ именно со стороны сторонников трудового самоуправления [11. C. 89—94]. В программу приватизации, утвержденную Верховным Советом РФ 11 июня 1992 г., было внесено положение о возможности выбора кол­лективами предприятий на общих собраниях одного из трех вариантов приватизации, из которых второй вариант предполагал предоставление работникам предприятия 51% голосующих акций с большими скидками и рассрочкой при их оплате [9. C. 194—195; 10. C. 55—57]. Положения этой программы распространялись на весь период чековой приватиза­ции, в ходе которой была приватизирована основная часть российской экономики. В результате проведения общих собраний коллективов вто­рой вариант приватизации выбрали 75% подлежащих приватизации предприятий [18. C. 229].
Это можно было считать торжеством идеи трудового самоуправления в РФ: она получила поддержку большинства трудящихся, а большинст­во приватизируемых предприятий переходило в собственность коллек­тивов, получивших в них контрольный пакет акций. Такого массового успеха идея трудового самоуправления в мире (кроме Югославии) еще не имела. Тем значимее была ее дальнейшая судьба в России. Коллек­тивы предприятий, за редкими исключениями, не ухватились за пред­ставившуюся возможность управления предприятиями, а стали быстро избавляться от акций в пользу руководства предприятий и их скупщи­ков. Конечно, к этому трудящихся вынуждало прежде всего отчаянное экономическое положение. Но не было сделано серьезных попыток улучшить его коллективными усилиями. Положение предприятий часто ухудшалось самой администрацией, и контроль над ней со стороны тру­дящихся позволил бы предупредить эти злоупотребления.
В этой колоссальной неудаче самоуправления роковую роль сыграли созданная самодержавием и закрепленная в советский период социаль­ная пассивность населения, его малая способность к самоорганизации (в отличие от трудящихся западных стран). Но также и равнодушие (если не прямая враждебность) власти, которая в отличие от, скажем, США не пыталась поддержать эту форму предпринимательства. Последний оплот самоуправленческого движения в России — Союз трудовых коллекти­вов вынужден был прекратить свое существование в 1994 г. в результате развала обрабатывающей промышленности и научно-прикладных ин­ститутов, которые были его интеллектуальным ядром [4. C. 287].
Тем не менее идея самоуправления в России не умерла. Ее очень ак­тивно пропагандировал ряд ученых социалистической ориентации. Назову, в частности, журнал «Альтернативы» и талантливого экономи­ста Бориса Курашвили. Последний рассматривал «народную собствен­ность» как главный элемент нового (в отличие от бюрократического) социализма. Под его руководством группа депутатов Государственной Думы левой ориентации с участием экспертов-экономистов и юристов разработала и представила в Думу проект закона РФ о самоуправляемых народных предприятиях [8. С. 294—309].
Согласно проекту, народное имущество передавалось безвозмезд­но самоуправляемому предприятию в «полномочное хозяйственное владение». Согласно важнейшему пункту проекта, «самоуправляемые народные предприятия создаются путем преобразования унитарных государственных, муниципальных и деприватизированых частных предприятий по инициативе государственного или муниципального органа, в ведение которого находится данное предприятие, и (или) об­щего собрания (конференции) трудового коллектива» [8. С. 297]. Правда, для деприватизации по требованию члена или группы членов трудового коллектива требовалось все же решение соответствующего государст­венного или муниципального органа, а в случае несогласия с его реше­нием — арбитражного суда (п. 5.1). Но основания для такого обраще­ния были предусмотрены столь обширными, что было бы нелегко их отклонить. Этот пункт, продиктованный сложившимся соотношением политических сил в Думе, конечно, создавал серьезные ограничения для распространения этой формы хозяйствования.
Предусматривался также выкуп акций внешних собственников или их конвертация в облигации (п. 11.2). Другим ограничением была не­обходимость составления государственными и муниципальными орга­нами перечня предприятий, допускаемых к преобразованию в качестве народных, из которого исключались отрасли, где наблюдалась естест­венная или ситуационная монополия (п. 9.1). Остальные пункты были обычными для деятельности самоуправляемых предприятий во всем мире. При всех предусмотренных в проекте ограничениях он открывал широкие возможности значительного расширения сферы самоуправ­ляемых предприятий. Неудивительно, что проект должен был вызвать сопротивление уже сформировавшегося союза бюрократии и крупной буржуазии и их представителей в органах исполнительной и законода­тельной власти РФ. Тем не менее, закон о народных предприятиях все же был принят и даже подписан президентом РФ — правда, с изъятием из него самых опасных для бюрократии и буржуазии пунктов.
Проанализирую кратко Закон «Об особенностях правового поло­жения акционерных обществ работников (народных предприятий) (с изменениями и дополнениями)» от 19 июля 1998 г. [16]. Решающее ограничение было установлено пунктом 2.1 этого закона: «Народное предприятие может быть создано... путем преобразования любой ком­мерческой организации, за исключением государственных унитарных предприятий, муниципальных унитарных предприятий и открытых ак­ционерных обществ, работникам которых принадлежит менее 49% ак­ционерного капитала». Если учесть, что к этому времени практически не осталось открытых акционерных обществ, где работникам принад­лежало бы более 49% акционерного капитала, то окажется, что из сфе­ры возможных преобразований выводилась большая часть экономики.
Тем не менее оставались еще закрытые акционерные общества, которых было немало, и другие виды коммерческих предприятий (товарищества, кооперативы, предприятия с частной собственностью). Другим ограни­чением было требование о трех четвертях голосов списочного состава работников, необходимых для принятия решения о создании народно­го предприятия (п. 2.4). В отличие от проекта, предусматривалось также наличие акций для работников.
Динамика распространения народных предприятий в РФ после при­нятия закона оказалась несравненно ниже возможного уровня. Инфор­мация о числе народных предприятий в РФ отрывочна и противоречи­ва. По данным со ссылкой на Росстат, в 2005 г. в РФ имелось порядка 140 народных предприятий [15]. Очевидно, сказались, как отмечают руково­дители народных предприятий, сопротивление чиновников и собствен­ников, а также пассивность трудящихся. Отсутствуют данные о широком распространении народных предприятий в республиках бывшего СССР и бывших социалистических странах Восточной Европы. В то же время в США и Великобритании эта форма собственности сохраняла прежние позиции в экономике и даже (хотя и медленнее, чем в 1970—1980-е гг.) расширялась в 1990-е. В начале XXI в. в США она пережила новый и нео­жиданный для многих экономистов расцвет: к 2015 г. число работников, имевших долю в своих компаниях, достигло 32 млн человек [20. P. 53] вместо 12 млн в начале века. Иными словами, за пятнадцать лет при­рост оказался больше, чем за предыдущие двадцать пять лет с момента принятия законодательства о ESOP. Важно и то, что среди предприятий ESOP намного выросла доля тех, где работающим принадлежала боль­шая доля собственности [19. P. 135]. Сохранялась она и в Испании (Стра­не Басков).
Таким образом, много более значительные масштабы тенденция при­няла не в бывших социалистических, а в капиталистических странах. Следует, однако, обратить внимание на важную особенность статистики предприятий с коллективным участием работников в США: в них вклю­чаются все предприятия с таким участием, независимо от их доли, кото­рая часто не превышала 5—10% и редко — 50%.
Часть 2. История, мотивация и аргументация Опыт коллективного самоуправления в зарубежных странах
Опыт коллективного самоуправления в развитых капиталистических странах
Производственные кооперативы
Наиболее старой формой коллективного самоуправления являлись кооперативы. В сфере обмена они возникли уже в начале XIX в., но в основном речь шла о потребительских кооперативах, которые не затра­гивали главную для экономики и общества и наиболее трудную для ор­ганизации сферу производства.
Отметим, что об опасности ограничить кооперативное движение лишь уровнем потребительской кооперации писал еще К. Маркс в обра­щении к I конгрессу Первого Интернационала: «Рекомендуем рабочим браться предпочтительнее за кооперативное производство нежели за кооперативную торговлю. Последняя затрагивает только поверхность современного экономического строя, первая подрывает его основы» [23. С. 10]. Однако долгое время успехи движения производственной (в от­личие от потребительской) кооперации были весьма незначительными, поскольку образование производственных кооперативов требует более значительного первоначального капитала, на что обращал внимание уже М.И.Туган-Барановский в своей выдающейся книге «Социальные основы кооперации». Лишь после Второй мировой войны в некоторых западноевропейских странах произошел рост числа производственных кооперативов и числа занятых в них [23. С. 16—17].
Однако и тогда эта форма коллективного самоуправления оказалась весьма неустойчивой. Так, во Франции между 1884 и 1960 гг. было осно­вано 2250 кооперативов работников. Из них только 520 (или 23%) про­должали действовать в 1960 г. Примерно такой же (менее 20%) процент выживаемости производственных кооперативов с 1913 г. прослеживается в Великобритании [23. С. 17]. Наибольшие масштабы производственная ко­операция приобрела в Италии. Так, в 1973 г. в Италии насчитывалось 6572 производственных кооператива против 36 в Великобритании [23. C. 46].
К тому же производственные кооперативы ограничивались неболь­шим числом работников, вследствие чего их влияние на экономику оказалось незначительным. Так, в Великобритании, например, среднее число работников кооператива в 1973 г. достигало 100 человек — при­мерно столько же, сколько в 1913 г. [23. С. 17]. Казалось, что производст­венные кооперативы являются неэффективной формой рабочего само­управления и не имеют перспектив. Тем не менее, начиная c середины 1970-х гг. произошел взлет и в области производственной кооперации. Наиболее впечатляющий рост был отмечен в Великобритании. Там в середине 1970-х было основано Движение за общую собственность в промышленности (ICOM). Оно организовало специальное Агентство кооперативного развития, которое содействовало образованию новых кооперативов. В результате деятельности нового движения число про­изводственных кооперативов в Великобритании выросло с середины 1970-х до 1988 г. с 80 до 1600, или в 40 раз! [23. С. 45—46]. В Италии оно увеличилось с 6572 в 1973 г. до примерно 20 тыс. в 1981 г. В отдельных отраслях кооперативы давали 8—10% промышленной продукции.
Во Франции число производственных кооперативов выросло с 556 в 1978 г. до 1269 в 1983 г. — почти в 2,3 раза всего лишь за пять лет. В це­лом по странам Европейского Экономического Сообщества с 1970-го по 1981 г. число производственных кооперативов выросло в 2,5 раза, а количество рабочих мест в них — со 197 до 469 тыс. [23. С. 46]. Объясняя причины столь бурного развития производственной кооперации в кри­зисные 1970-е гг. в развитых капиталистических странах, в отличие от кризиса 1930-х, когда такого роста не наблюдалось, А. И. Колганов отмечает, что изменился сам наемный работник. Научно-техническая революция и возросшее благосостояние повлекли за собой повышение уровня специальной и общеобразовательной подготовки, рост уровня общей и экономической культуры. Вместе с тем изменилось и осознание работниками своей социальной роли. В сущности, речь идет и об общих условиях успешного коллективного самоуправления. Произошли круп­ные изменения и в специализации производственных кооперативов. На смену старым кооперативным предприятиям, основанным главным образом на технической базе квалифицированного ремесла и неизбеж­но гибнущим в эпоху массового индустриального производства, при­шли новые отрасли, использующие вполне современные технологии: полиграфия, конструкторские разработки, написание компьютерных программ, туристический и юридический сервис, транспортные услу­ги — таков далеко не полный перечень сфер деятельности, куда активно устремились кооперативы [23. C. 48]. Характерно, что речь идет преиму­щественно о сфере услуг, ее сегментах, не только требующих высокой квалификации, но и отличающихся относительно невысокой капита­лоемкостью, начинать работу в которых сравнительно легко. «Новая волна» производственных кооперативов пользовалась широкой финан­совой, организационной и консультационной поддержкой со стороны уже упомянутого Агентства кооперативного развития, муниципалитетов и профсоюзов [23. С. 48—49].
Подводя итоги новой волны производственной кооперации, А. И. Колганов делает вывод, что «производственная демократия является одним из факторов устойчивости и конкурентоспособности современ­ных производственных кооперативов» [23. С. 52]. При этом он ссылается на многочисленные работы западных экономистов. Последние отмеча­ют не только более высокую производительность труда в этих коопе­ративах по сравнению с аналогичными частными предприятиями, но и, вопреки целому ряду теоретических утверждений, их положительное влияние на занятость, объем капитальных вложений и выживаемость предприятий. Особенно благоприятно они влияют на отношения между управляющими и рядовыми работниками, а также на степень диффе­ренциации в оплате труда [23. С. 52—54].
Однако даже на пике кооперативного движения удельный вес коопе­ративов в общей занятости в производстве товаров и услуг в Западной Европе оставался ничтожным, составляя менее 1%. Производственные кооперативы являлись, как правило, мелкими предприятиями, очень ред­ко предприятиями средними и никогда не достигали уровня крупных.
Программа ESOP
Намного более широкие возможности вовлечения рядовых работни­ков в управление и собственность открылись благодаря изобретению в США программы ESOP — Employee Stock Ownership Plan (план рабочей акционерной собственности). Программа позволила использовать уже существующие акционерные общества производственного профиля вместо создания новых за счет средств членов кооперативов. Для тако­го их преобразования требовалась общая заинтересованность прежних собственников и коллектива предприятия. Чаще всего прежние собст­венники вынуждались к таким преобразованиям сложными экономиче­скими условиями, нередко близкими к банкротству, особенно в период экономических кризисов. Для вовлечения работников в число собствен­ников требовался льготный режим приобретения собственности и, как правильно отмечает А. И. Колганов, намного более высокий, чем ранее, образовательный и профессиональный уровень, опыт коллективных действий [23. С. 71].
Здесь следует отметить, что кризисные явления должны были быть умеренными по масштабам: иначе у работников не было бы желания приобретать предприятия в полную или частичную собственность. Но такими и являлись экономические кризисы в США и других западных странах после Второй мировой войны.
Основоположником идеи ESOP Л. Келсо была разработана удачная и достаточно сложная схема создания таких предприятий [22], учитывающая интересы и реальные возможности всех участников (что не исключает возможности использования других схем). По этой схеме работниками через траст должны были приобретаться только новые выпуски акций [22. С. 114, 116], что при обычных условиях оставляет большую часть паке­та в руках прежних собственников и гарантирует их преобладание в ор­ганах управления преобразованных компаний. Лишь при многократных новых выпусках акций работники способны стать доминирующими соб­ственниками, на что требуется значительный период времени.
С другой стороны, работники в рамках этой схемы подвергаются ми­нимальному риску, поскольку выплаты ссуд на приобретение в траст новых выпусков акций производятся из средств компании. Компания же заинтересована в предоставляемых государством (или штатами) многочисленных налоговых льготах и, главное, в стабильности состава персонала (работники, покидающие компанию до выхода на пенсию, лишаются прав на акции) и большей заинтересованности работников в ее эффективности и возможности влиять на принятие некоторых эко­номических решений.
Правда, последняя возможность ограничена лишь принятием реше­ний о ликвидации или слияния предприятия [23. С. 74]. Для работников самым привлекательным в этой схеме является возможность при выхо­де на пенсию получить немалый пакет акций с высокой рыночной стои­мостью. Возможно, больше всего в этой схеме рискует кредитор траста. Следовательно, механически рассматривать все работающие по этой схеме предприятия коллективными, как это делается многими энтузиа­стами коллективной собственности, было бы очень сильным преувели­чением: их можно считать таковыми, лишь если доля работников в соб­ственности превышает 50%. Но таких пока меньшинство, хотя быстро растет не только их число, но и удельный вес.
Многочисленные данные, приводимые сторонниками коллективной собственности, показывают: предприятия, работающие по схеме ESOP, чаще всего более успешны, чем аналогичные частные предприятия. «В 1981 году был проведен опрос 1400 фирм, применяющих ESOP. Об­следование показало рост производительности труда в период с 1975 по 1979 год, в то время как на фирмах этих же отраслей, но с тради­ционными формами собственности она падала. Обследование выявило также, что на трети предприятий, применяющих планы ESOP более трех лет, сократилась текучесть кадров и повысилось качество работы. Более половины фирм отметили улучшение трудовой морали работников и повышение их заинтересованности в успехе компании. Исследование 98 компаний, проведенное сенатом США, показало, что прибыльность в фирмах с планами ESOP в среднем на 50 процентов выше, чем в фирмах того же профиля, но не применяющих эти подходы» [28. С. 264].
При этом предприятия, полностью переданные в собственность ра­ботников, в высокотехнологичных отраслях работают более эффек­тивно, чем те, которые принадлежат работникам лишь частично. Так, по данным анализа, проведенного Национальным центром собствен­ности работников, капитал первых растет в 2—4 раза быстрее, чем вто­рых [21. С. 149]. Вместе с тем более осторожные исследователи (возмож­но, тоже не совсем объективные) ставят под сомнение обоснованность этих утверждений. Увеличение числа предприятий, работающих по схе­ме ESOP и занятых на них говорит скорее в пользу оценки сторонни­ков коллективного предпринимательства. Тем не менее вопрос требует дальнейшего исследования. Иногда при банкротстве компаний работ­ники теряли и свои пенсионные накопления. Это происходило даже с такими крупными американскими компаниями, как «Энрон», «Поларо­ид» и «Юнайтед Стейтс эйрлайнс», которые являлись ESOP-компаниями.
Федерация Мондрагон
Наиболее полно идея коллективного самоуправления воплотилась в деятельности группы Мондрагон в Испании. По своему юридическому статусу предприятия этой группы, как и вся группа в целом, являются кооперативами. Однако в силу ее масштабов и уникальности я счел не­обходимым рассмотреть ее пример отдельно. Характер деятельности группы и длительность ее существования позволяют утверждать, что при определенных обстоятельствах и кооперативы могут являться круп­ными предприятиями.
По-видимому, успех группы определяется, помимо достоинств коопе­ративной формы собственности, целой совокупностью благоприятных объективных и субъективных обстоятельств. К объективным обстоятель­ствам относятся расположение в Стране Басков c ее сочетанием рево­люционных традиций, производственного кооперативного движения, сильных религиозных чувств населения и высокой ремесленной культу­ры [23. С. 110]. К субъективным факторам относятся выдающиеся мораль­ные, интеллектуальные и организационные качества основателя группы «красного священника» Хосе-Мария Арисмендиарриета (1915—1976).
После амнистии военнопленных республиканцев он получил приход в маленьком городке Мондрагон в Стране Басков. Здесь он столкнулся с острейшими социальными проблемами франкистской Испании, по­всеместно проявлявшимися после окончания Гражданской войны: ог­ромной безработицей, «неграмотностью значительной части населе­ния, а отсюда и невозможностью получить квалификацию и овладеть профессией, на которую имеется спрос» [23. С. 111]. Х.-М. Арисмендиарриета начал с развития человеческого фактора — повышения квалифи­кации. После неудачной попытки заручиться содействием властей в со­здании технического училища он обратился за помощью к населению города и получил финансовую поддержку примерно от 600 человек, что позволило ему в 1943 г. открыть техническое училище, ставшее впослед­ствии первым кооперативом группы. 11 из первых 20 выпускников по­лучили впоследствии заочное инженерное образование в университете г. Сарагоса.
Первый производственный рабочий кооператив был создан только в 1956 г. на базе разорившегося предприятия по производству электротех­нических бытовых изделий. И опять средства были собраны жителями городка. Видимо, не случайно создание этого кооператива, названного «Ульгор»по первым буквам его основателей, совпало с периодом либе­рализации франкистского режима, когда уменьшились опасения перед небезупречным политическим прошлым Арисмендиарриеты. Впрочем, он не занял в кооперативе какой-либо руководящей должности, пред­почтя роль советника (или выбрав ее для облегчения регистрации в
1959 г.). Члены кооператива имели счет, куда зачислялись их взносы в капитал кооператива, а также часть распределяемой между членами кооператива прибыли. В кооперативе была минимальная дифферен­циация в оплате труда между неквалифицированными работниками и специалистами и руководителями (максимум — 4,5 раза). Но как при столь низкой дифференциации удавалось удержать наиболее квалифи­цированных специалистов? Видимо, сыграла роль преданность идеям кооперативного движения.
В конце 1950-х — начале 1960-х гг. были созданы еще три произ­водственных кооператива машиностроительного профиля, соединен­ных производственными связями. Дальнейшее расширение отдельных кооперативов и всей системы кооперативов группы зависело от воз­можностей внутреннего и внешнего финансирования. Для первого ис­пользовался резервный фонд отчислений от прибыли в размере от 35 до 52,6% в 1959—1969 гг., от 10,8% до 29% в 1970-е гг. и около 50% во время экономического спада в Испании в 1980-е гг. [23. С. 115]. Внеш­нее финансирование обеспечивалось важнейшим институциональным новшеством — созданием по инициативе Арисмендиарриеты в 1959 г. кооперативного банка (Народной трудовой кассы); основным источни­ком капитала и депозитов банка первоначально являлись счета членов кооператива [23. С. 116—117]. Впоследствии он вырос в один из крупней­ших банков Испании. Этот банк стал не только финансовым, но и орга­низационным и интеллектуальным центром группы.
После создания кооперативного банка с его финансовой и консуль­тационной помощью развитие сети кооперативов группы ускори­лось, и они стали более разнообразными по профилям деятельности. Создавались наряду с новыми промышленными сельскохозяйственные, строительные, потребительские кооперативы и научно-технический ко­оператив «Икерлан» в составе 90 исследователей. Возник также отдель­ный женский кооператив по приготовлению пищи и уборке помеще­ний. Они обслуживали преимущественно другие кооперативы группы и их членов. Между кооперативами и Народной трудовой кассой под­писывались договоры об ассоциации, которые обеспечивали Народной трудовой кассе роль координатора деятельности группы [23. С. 122—125].
За первые почти 20 лет существования Мондрагонская группа выро­сла с 8 (1960 г.) до 70 (1979 г.) кооперативов, а число занятых — с 395 (1961 г.) до 15 672 человек (1979 г.) [23. С.132]. Почти все эти предприятия (57) были заняты промышленной деятельностью [23]. За все это время обанкротился только один кооператив.
За первые десятилетия работы значительно улучшились и финансово-­экономические показатели группы. Только за 1971—1975 гг. добавлен­ная стоимость на одного занятого выросла в 2,2 раза (частично, видимо, в связи со структурными сдвигами), удвоилась прибыль на капитал [23]. Показателем успехов группы явилось увеличение доли экспорта с нуля в
1960 г. до 7,9 % в 1969 г. и до 12—15% в 1971—1975 гг. [23].
Развитие группы в этот первый период вовсе не было беспроблем­ным. Ее потрясла забастовка в одном из первых и крупнейших коопе­ративов — «Ульгар» (июнь 1974 г.), начавшаяся из-за несогласия с новой системой оплаты труда. Забастовка явилась толчком к проведению в на­чале 1980-х гг. реформы, усилившей кооперативные и демократические тенденции в деятельности всей группы и отдельных кооперативов [23].
Второй период истории группы пришелся на время глубокого эконо­мического кризиса в Испании и вступления страны в Общий рынок, что способствовало резкому обострению конкуренции. Но и в этот пери­од неблагоприятной экономической конъюнктуры группа увеличивала число кооперативов (преимущественно непромышленных) — со 103 в 1983 г. до 172 в 1990 г.; выросли также занятость, обороты, экспорт. По всем экономическим показателям положение Мондрагона значительно улучшилось и стало более устойчивым (за весь период до 1983 г. было закрыто только 3 кооператива против 80% новых предприятий в США за первые пять лет существования); уровень безработицы был существенно ниже средних показателей по Испании. Так, летом 1986 г. в группе было 6,9% безработных против 20% в Испании и 27% в Стране Басков, при­чем почти все безработные были вскоре трудоустроены в самой группе [23. С. 138—139]. Выросла доля экспорта в промышленном секторе: с 20% в 1980 г. до 28% в 1986 г. Было освоено производство новых видов про­дукции и новых видов деятельности.
В течение всего периода предприятия группы производили такие разнообразные, зачастую высокотехнологичные и сложные изделия и услуги, как бытовые электротехнические приборы, станки и инстру­менты, судовые дизели и экскаваторы, промышленные роботы и гиб­кие производственные системы, электронные компоненты для теле- и аудиотехники и средств связи, приборы технологического контроля, персональные компьютеры, программные продукты, инженерные и управленческие услуги. Еще больше выросли показатели деятельности в сфере науки и образования, прежде всего в интересах самой группы. В ее рамках функционируют более 100 начальных школ, руководят ко­торыми совместно учителя и родители, и 14 технических колледжей (четыре из них достигли университетского уровня) [21. C. 172]. Это го­ворит об огромной роли, придаваемой в корпорации развитию чело­веческого капитала.
В связи с ростом масштабов деятельности и усложнением структу­ры группы были проведены организационные изменения: в 1985 г. на демократических началах были созданы единые руководящие органы. В 1991 г. учреждена должность президента Федерации. Эти реформы дали новый стимул развитию группы, быстрое и успешное развитие ко­торой продолжалось и в последующем. Число занятых на ее предприя­тиях выросло до 92 773 человек в 2008 г. (более чем в 4,5 раза по срав­нению с 1990 г.), оборот в 2014 финансовом году достиг 11,875 млрд евро против 2,5 млрд в 1990 г., т. е. в 5,7 раза в текущих ценах и немно­гим меньше в ценах неизменных, с учетом их среднегодового роста на 1—2% в год. Лишь после 2008 г. в группе наметился серьезный спад — в результате глубокого кризиса испанской и мировой экономики. 6 но­ября 2013 г. обанкротилось крупнейшее промышленное подразделение группы — «Фарго», что стало крупнейшей неудачей за весь период ее существования и поставило под сомнение предыдущие успехи. «Фарго» не смогли помочь ни Национальная касса, ни другие кооперативы. Тем не менее большинство уволенных работников предприятия было трудоустроено внутри группы, а общий объем промышленной продукции корпорации и занятость в промышленной сфере в 2014 финансовом году, по сравнению с 2013-м, изменились незначительно [33].
Обращают на себя внимание высокие темпы экспансии промышлен­ной сферы группы и огромная доля экспорта в ее обороте [33], что яв­ляется убедительным свидетельством ее успехов. Вместе с тем в работах о мондрагонской модели отсутствуют данные о доходах работников. Вряд ли это случайно. Скорее всего, они мало отличаются от средних по стране. Это может быть платой за большие вложения в развитие физи­ческого и человеческого капиталов, общественные фонды потребления, поддержание высокой занятости. К тому же средние данные о доходах не учитывают низкую дифференциацию доходов, так что доходы рядо­вых работников могут значительно превышать средние по стране при несравненно большей стабильности занятости. Действительно, сред­няя заработная плата рядовых работников на 13% выше, чем на анало­гичных местных предприятиях. Главное достоинство Мондрагонской группы состоит в том, что многие ее рядовые работники почувствовали радость соучастия в управлении, перестали быть простыми винтиками, в отличие от своих коллег на частных предприятиях.
Среди сторонников социализма имеются серьезные сомнения в отношении степени «социалистичности» деятельности и способно­сти Мондрагонской группы изменить природу общества, поскольку она встроена в капиталистическую систему. Они изложены, напри­мер, в статье известного российского социолога Галины Ракитской, изучившей опыт группы на месте. Признавая экономические и соци­альные достижения Мондрагона, она писала в середине 1990-х: «Про­изводственного демократизма в полном значении этого слова здесь нет, профсоюзов здесь нет, тогда как они нужны рабочим-собственникам не меньше, чем наемным. Конфликты, связанные с восприя­тием ряда порядков как несправедливых по отношению к рабочим, не выходят наружу из-за страха рабочих потерять работу. Коопера­тивы эксплуатируют труд наемных рабочих. Различия в размерах за­работной платы рядовых работников, с одной стороны, специали­стов и профессиональных менеджеров с другой, увеличиваются» [27. С. 116—117]. И в качестве общего вывода: «Опыт кооперативной мондрагонской корпорации, как и другие подобные опыты, лишний раз убеждает, что бороться за освобождение труда на своем предприятии можно лишь в пределах, которые отводит этому имеющаяся в дан­ном обществе государственная власть» [27. С. 118]. Не со всеми этими упреками можно согласиться: сами члены кооператива могут защи­тить своих членов, а в Мондрагонской группе для этого существу­ет специальный Совет. В целом же Мондрагонская корпорация пока является наиболее убедительным доказательством возможностей ко­оперативной собственности и коллективного предпринимательства в рамках капитализма, оставаясь, конечно, островком социализма внутри моря капитализма.
Остается определить секреты «мондрагонского чуда» и возможно­сти его клонирования. Несомненна роль мудрого основателя моде­ли — Арисмендиарриеты. Он сумел верно определить организационные основы модели — роль Кооперативного банка, взаимоотношения от­дельных кооперативов, основы внутренней жизни кооперативов, оце­нить огромное значение человеческого и интеллектуально капитала в развитии группы, найти нужных людей для руководства первыми коопе­ративами и банком, вдохновить жителей Мондрагона. Благодаря этому система благополучно пережила своего основателя (Арисмендиарриета умер в 1976 г.).
Вместе с тем, видимо, не случайно в самой Испании мондрагонская модель не вышла за пределы Страны Басков. У этого народа счастливо сочетаются социалистические и христианские ценности. Даже тягчайшие экономические условия жизни Испании и Страны Басков 1950—1960-х гг. пошли на пользу группе: для многих жителей участие в ее работе явилось единственным выходом из жизненных трудностей.
Но если столь удачный опыт воспроизводится столь медленно (в том числе и в самой Испании), то дело, скорее всего, в отсутствии необходи­мых предпосылок и условий.
Общие итоги деятельности предприятий с коллективным самоуправлением в развитых капиталистических странах после Второй мировой войны
Период после Второй мировой войны явился временем, когда очень старая идея коллективного самоуправления впервые в социально-эко­номической и политической истории капиталистического мира начала распространяться в широких масштабах. Приведенные выше наиболее важные примеры этого процесса показывают, что этот опыт оказался успешным в экономическом и социальном отношениях. Правда, мас­штабы участия работников в различных формах был различны: от ши­рокого в кооперативах и группах кооперативов до плана ESOP с гораздо более скромной ролью работников. Сильно различались и географиче­ские рамки распространения коллективного самоуправления. Наиболее широко и успешно эта форма организации производства распространя­лась в наиболее развитых в экономическом и образовательном отноше­нии странах капиталистического мира — США и Великобритании. Если рассматривать ее как разновидность социалистического хозяйствова­ния, то этот факт легко объяснить зрелостью производственных отно­шений, на чем всегда настаивали Маркс и Энгельс, подчеркивая роль этой предпосылки социализма.
Сколь бы сильно предприятия коллективного самоуправления ни были включены в капиталистическое хозяйство, они остаются чуждыми ему (в разной степени в отдельных формах) по своей организации и принципам. Само существование этого сектора является признаком сла­бости классического капитализма, даже если само капиталистическое государство и отдельные предприниматели не от хорошей жизни содей­ствовали его развитию. Однако серьезная практическая опасность для капитализма может возникнуть, лишь если степень участия работников в собственности и интегрированности этого сектора (как в Мондрагон­ской группе) окажется достаточно велика. Пока до этого еще далеко; но важна тенденция, а она восходящая. Тем не менее в рамках капитализ­ма возможности распространения коллективного предпринимательст­ва ограничены как интересами большинства собственников (особенно крупных предприятий) и управляющих, не желающих лишаться своих позиций, так и государства, находящегося под сильным влиянием част­ного предпринимательства и либеральной идеологии.
Вместе с тем отнюдь не очевидно, что коллективное предпринима­тельство способно справиться с управлением крупными капиталисти­ческими объединениями и транснациональными компаниями. Даже единственный успешный пример крупного объединения предприятий (Мондрагонская группа) по своим масштабам далек от крупнейших транснациональных компаний, да и происхождение последних отлич­но в принципе. Капиталистическое государство предпочитает скорее тратить сотни миллиардов долларов для спасения тонущих ТНК, чем побуждать их передавать собственность своим работникам (как это не­редко делают владельцы мелких и средних предприятий в аналогичных обстоятельствах при отсутствии государственной поддержки).
Опыт коллективной собственности и самоуправления в зарубежных странах социалистической ориентации и СССР
Побудительные мотивы развития коллективной собственности в странах социалистической ориентации во многом совпадали с анало­гичными идеями в капиталистических странах. Речь идет о стремлении создать более справедливое, демократическое и эффективное обще­ство. По мнению сторонников коллективной собственности, этим це­лям препятствовала преобладающая государственная собственность на средства производства. Она являлась, по их мнению, бюрократической, сдерживала инициативу работников и предприятий, служила экономи­ческой основой авторитарного политического режима в обществе в це­лом и на предприятиях в частности.
Идеи коллективной собственности резо­нировали с первоначальными социалисти­ческими идеями и социалистическими умонастроениями трудящихся, а их вне­дрение сталкивалось с противодействием со стороны управляющих предприятиями и работников государственного аппарата.
Имелись и существенные отличия. Экономикам стран социалисти­ческой ориентации требовалось вместо планового хозяйства перейти к рыночному хозяйству и конкуренции. С другой стороны, идеи коллек­тивной собственности резонировали с первоначальными социалисти­ческими идеями и социалистическими умонастроениями трудящихся, а их внедрение сталкивалось с противодействием со стороны управляю­щих предприятиями и работников государственного аппарата.
Опыт коллективного самоуправления в Югославии
Единственным длительным и массовым опытом коллективного само­управления в зарубежных странах социалистической ориентации явля­ется опыт Югославии. Он продолжался около 40 лет: c момента приня­тия первых законов о трудовом самоуправлении в 1950 г. до ликвидации Югославии как единого государства в 1990 г. и последующего отказа от этой формы собственности ее странами-наследницами.
Югославский опыт первоначально был восторженно принят социа­листически настроенными сторонниками коллективного самоуправле­ния как альтернатива бюрократическому и авторитарному социализму. Хозяйственные успехи Югославии в 1950— 1960-е гг., казалось, подтвер­ждали эти надежды. Замедление экономического развития в 1970-х гг., огромные экономические неудачи в 1980-е и политический крах Юго­славии в 1990 г. вызвали разочарование в этом опыте. Помимо эконо­мических неудач, разочаровывала неспособность самоуправляемых предприятий стать политической опорой социализма: он пал (кроме Сербии и Черногории) так же быстро и почти без сопротивления, как и в странах государственного социализма. Не совсем удачный югослав­ский опыт посеял и большие сомнения в самой идее коллективного са­моуправления и коллективной собственности.
Между тем пришло время оценить его более объективно, тем более что к настоящему времени появилась уже значительная научная литера­тура по этому вопросу [24]. Более объективному изучению югославского опыта мешает непонимание отличия между его этапами: ведь резуль­таты реформ, достигнутые на этих этапах, также различались. И вряд ли обоснованно делать выводы о результатах всей системы по средним данным. Вместе с тем на эти результаты заметно влияли структура юго­славской экономики, макроэкономическая политика государства и об­щее состояние мировой экономики, в которую Югославия активно ин­тегрировалась с начала 1950-х гг. после разрыва с СССР.
Видный специалист по истории югославской экономики Л. Эстрин выделяет четыре этапа развития системы самоуправления: 1952—1965; 1966—1973; 1973—1987; 1988—1990 гг. [35. P. 187—194]. На первом эта­пе произошел переход от жестко плановой к регулируемой рыночной экономике и от единоличного управления предприятиями к системе рабочих советов. Тогда государство регулировало макроэкономиче­ские процессы благодаря высокому налогообложению чистого дохода (более 60%) и контролю над частью цен. В результате доля инвестиций составляла 34% ВВП — на уровне стран с плановой экономикой в пе­риод ускоренной индустриализации. Понятно, что при таком глубоком вмешательстве государства возможности самоуправления были ограни­чены. Хотя на югославских предприятиях права самоуправления были намного выше, чем в странах государственного социализма, они огра­ничивались вопросами занятости и оплаты труда; остальные вопросы решались профессиональными управленцами, а выбор директоров предприятия рабочими советами осуществлялся из предложенного им списка. Коллектив предприятия мог распоряжаться (после выплаты на­логов) распределением доходов, но не активами предприятия, т. е. не был реальным собственником последнего [35. P. 188—189].
На втором этапе с целью повышения эффективности экономики и роли самоуправления произошли либерализация экономики и расши­рение прав предприятий. Новации выразились в уменьшении доли на­логов в чистом доходе предприятий с 60 до 40%, либерализации цено­образования и внешней торговли. Важнейшими инвесторами, наряду с предприятиями, стали коммерческие банки, образованные предпри­ятиями и местными органами власти, их доля в инвестициях выросла с 3% в начале 1960-х до более 50% в 1970 г. Доля государства в инвестици­ях снизилась с 60% в начале 1960-х гг. до 16% в 1970 г. Процентные став­ки были установлены государством на очень низком уровне [35. P. 189].
В 1974 г. под влиянием обострившихся в результате энергетическо­го кризиса экономических проблем и образовавшихся диспропорций в экономике, а также опасений руководства Союза Коммунистов Юго­славии, провозгласившего в начале 1950-х гг. уход от непосредствен­ного вмешательства в государственные дела, потери контроля над эко­номическим и общественным развитием, произошла рецентрализация экономики. Реформа 1974 г. имела две объявленные цели: обеспечить политическое руководство общественным развитием (т. е. контроль со стороны Союза Коммунистов Югославии) и усиление роли самоуправ­ления, подменяемого раннее управляющими. Для обеспечения второй цели предприятия были расщеплены на производственные единицы, названные «основные организации ассоциированного труда» на уровне цеха или аналогичных мелких единиц, которые затем на договорных началах с участием власти объединялись во все более крупные объеди­нения. Эта идея преследовала скорее политические цели: ослабить эко­номически (а тем самым и политически) коллективное самоуправление при формальном сохранении и даже расширении масштабов.
Как отмечает Л. Эстрин, эта реформа «представляла собой расчетли­вое отступление от распределения ресурсов с помощью рынка. В но­вых условиях сделки между менеджментом предприятий, чиновниками местных органов власти, банкирами, часто через аппарат Союза Комму­нистов, стали центром решений о размещении ресурсов: политическое или бюрократическое вмешательство в повседневные экономические решения стало широко распространенным» [35. P. 189]. Экономическая система превратилась в систему политических сделок. От двух объяв­ленных ценностей осталась одна: контроль над экономикой формаль­но самоуправляемого сектора (был еще растущий частный сектор) ап­паратом Союза Коммунистов и государственной бюрократии. В этой системе мало что оставалось и от рынка, и от самоуправления. Скорее всего, имея в виду и экономическую систему этого периода, один из от­цов югославского социализма и системы самоуправления Эдвард Кардель незадолго до смерти в 1979 г. говорил, что «наша система страшна и ошибочна» [25. С. 422]. Одновременно происходило расширение прав республик в экономической области за счет прав центра, которое уси­лилось после смерти Тито в 1980 г., что резко ослабило возможности единой государственной политики.
На четвертом этапе (между 1988 и 1991 гг.) фактически происходи­ли восстановление и модернизация прежней системы самоуправления и расширение рыночных отношений за счет введения рынка капитала и труда. Закон о предприятиях, принятый в 1988 г., допускал альтер­нативы общественной собственности и ликвидировал систему базовых общественных единиц. Вместе с тем расширялись возможности образо­вания частных предприятий.
Поскольку Югославия уже в начале 1950-х гг. перешла на междуна­родные стандарты макроэкономической статистики, есть возможность сравнить ее макроэкономические результаты с 1961 г. с альтернативны­ми макроэкономическими оценками их динамики в других социали­стических странах с преимущественно командной экономикой, а также с показателями некоторых европейских капиталистических стран.
За весь рассматриваемый период среднегодовые темпы ВВП в Юго­славии были самыми высокими по сравнению с остальными семью европейскими странами с командной экономикой (кроме Албании) и тремя странами с рыночной экономикой. Ее преимущество усилива­ется тем, что ее экономический рост, в отличие от других европейских социалистических стран, носил в этот период в основном интенсивный характер. Так, доля факторной производительности в росте ВВП в этот период в Югославии составила 55,5% [21. С. 147], в то время как в осталь­ных европейских социалистических странах была примерно в два раза меньше [37. P. 187].
Можно допустить, что альтернативные оценки динамики основных фондов в европейских социалистических странах с преимуществен­но командной экономикой несколько преуменьшают роль факторной производительности из-за преувеличения (как, по моим расчетам, было в СССР) роста основным фондов, но и при этом огромная разница в пользу Югославии остается. В 1950-х — первой половине 1970-х гг. доля факторной производительности в росте ВВП в Югославии была сравнима с этим показателем в развитых капиталистических странах [31. С. 152; 17. P. 187].
Очень высоким был и рост личных доходов населения. Так, личные доходы на одного занятого в общественном секторе за 1951—1990 гг. росли ежегодно на 4,5% [31. C. 79]. Даже в самом тяжелом 1990 г. потре­бление наиболее дорогостоящих продовольственных товаров и стро­ительство квартир в Югославии на 1000 человек было больше, чем в сравнимых по уровню довоенного развития странах Восточной Евро­пы [26. C. 670—671, 673]. Таким образом, Югославия, особенно в периоды существования подлинного самоуправления, по макроэкономическим показателям демонстрировала очевидные преимущества перед страна­ми с командной экономикой. Тем более они были очевидны в отноше­нии удовлетворенности потребительского спроса и качества продукции (о последнем говорит огромный спрос на югославские потребительские товары в СССР).
Эти успехи Югославии особенно впечатляют, учитывая огромные по­тери в физическом и человеческом капиталах, понесенные ею в период Второй мировой войны и из-за огромных военных расходов. Правда, у Югославии, в отличие от стран с командной экономикой, были (осо­бенно с 1975 г.) и свои проблемы: высокий уровень инфляции, безрабо­тицы и внешнего долга. Однако они едва ли могут перечеркнуть успехи в темпах экономического роста и достигнутом уровне жизни занятого населения (безработица даже на пике не превышала 7,6%).
Эти успехи могут быть отнесены не к самоуправлению, а к достоин­ствам рыночной экономики. Некоторые экономисты склонны полагать, что даже в 1960 — первой половине 1970-х гг. самоуправление было лишь красивым фасадом. Однако перечисленные Яношем Корнаи сла­бости системы самоуправления (безработица и инфляция) [37. P. 468— 469], как и анализ многих специалистов, подтверждают, что при всех ог­раничениях система самоуправления в этот период функционировала реально.
Более серьезным выглядит упрек в чрезмерной дифференциации до­ходов. Хотя официальные данные об этом показателе, видимо, не слу­чайно не публиковались, есть свидетельства (которые нуждаются в про­верке), что разница в доходах была огромной [36]. Если они правдивы, то роняют тень на югославскую модель самоуправления.
C другой стороны, в Югославии были широко распространены ин­фляция, безработица, трудовая эмиграция, значительная внешняя задолженность — чего не было (или что отмечалось в меньших раз­мерах) в других социалистических странах. Эти проблемы были выз­ваны больше всего ошибками в макроэкономической и структурной политике. Вывод о полном провале югославской системы строился на результатах 1980-х гг., когда для устранения огромной инфляции и внешнего долга пришлось принимать очень жесткие меры эконо­мии, которые в 1990 г. привели к макроэкономической стабилизации и созданию условий для возобновления умеренного экономического роста. Гибель Югославской Федерации была связана не столько с эко­номическими результатами функционирования системы самоуправ­ления, сколько с противоречиями между республиками СФРЮ, в том числе и экономическими.
Опыт коллективного самоуправления в СССР периода перестройки
Хуже всего изучен опыт коллективного самоуправления в СССР. Со­ветские и российские экономисты не потрудились поработать над из­учением этого опыта, пусть и весьма скромного. Не заинтересовались им в должной степени и зарубежные ученые. Больше всего им занима­лись журналисты, — но их статьи разбросаны в различных СМИ конца 1980-х гг., и требуются большие усилия для их поиска, а также оценки их объективности и компетентности (квалифицированных экономиче­ских журналистов в СССР было немного).
Производственные кооперативы
Принятие в 1987 г. закона о кооперации открыло дорогу к созданию кооперативов, в том числе в производственной сфере. Для посленэповского СССР это было поистине революционным событием: добро­вольной кооперации он не знал уже почти 60 лет. Очевидно, требовал­ся очень длительный период времени (скорее всего, десятилетия) для возрождения подлинной кооперации и кооперативной культуры (хотя бы для сбора паевых взносов, особенно значительных в производствен­ной сфере) у относительно малообеспеченного советского населения. Между тем в перестроечной лихорадке о качестве создавшейся коопе­ративной системы мало задумывались не только «снизу», но и «сверху» [29. C. 20—31].
В результате создававшиеся в спешке по крайне несовершенным законам кооперативы преимущественно являлись либо способом пе­рекачки средств со счетов государственных предприятий в пользу их руководителей (80% кооперативов создавались именно при предпри­ятиях), либо легальным прикрытием частно-предпринимательской деятельности. Подавляющее большинство кооперативов вне связи с государственными предприятиями создавались на средства бывших дельцов теневой экономики: ведь только они и имели свободные сред­ства и задавали тон в этих «кооперативах». О кооперативной демокра­тии в тех условиях не было и речи. Для подлинного кооперативного движения годы перестройки являлись, за редкими исключениями, по­терянным временем.
Этот факт вызывал серьезную тревогу у деятелей международного кооперативного движения. Так, председатель Международной органи­зации рабочих кооперативов, входящих в Международный коопера­тивный альянс, заявил в 1991 г. по поводу советских кооперативов, что альянс «не может оставаться в молчании там, где облик кооперации был столь грубо искажен» [23. С. 61]. Он отметил также, что многие из наших кооперативов представляют собой замаскированный частный или се­мейный бизнес, использующий каналы черного рынка и практикующий дикий капитализм, что ведет к созданию нового привилегированного слоя, а не к решению проблем советских рабочих. Кооперация же, по его мнению, как раз и призвана противостоять дикому капитализму [23. С. 61—62].
Союз собственников—совладельцев Шухты
В советской и российской печати и экономических изданиях в каче­стве редкого примера исключительно успешного кооперативного пред­приятия в России пропагандировался Союз собственников—совладельцев Шухты, возглавляемый бывшим директором дагестанского колхоза М.А. Чартаевым. Хотя он функционировал в области сельского хозяйст­ва, которого я старался избегать в своем анализе, все же ввиду значимо­сти этого эксперимента остановлюсь на этом примере.
Эксперимент начался в 1985 г. и, постепенно расширяясь, принял окончательные формы к 1991 г. К великому сожалению, метод Чартаева и его результаты освещались исключительно им самим и его горячими сторонниками. В отличие от западных экспериментов с коллективным предпринимательством, здесь отсутствовал серьезный анализ метода и его реальных результатов. Эксперимент оборвался в 1993 г. вскоре после смерти Чартаева.
По недостаточно подробным описаниям, система Чартаева в хо­зяйстве Шухты [30. С. 81—87; 24. C. 88—93] с некоторыми особенностя­ми (внутрихозяйственный расчет, участие в доходах пенсионеров и жителей села, определение доли администрации в доходах, арендная плата за фонды) напоминает смесь кооперативов и других форм уча­стия работников в собственности и управлении. В связи с этим вызы­вают изумление приводимые в статьях Чартаева и воспроизводимые его последователями фантастические данные о результатах примене­ния модели в 1985—1993 гг. По утверждению Чартаева, за первые три года затраты снизились в 4 раза и продолжали в дальнейшем снижать­ся, хотя и менее быстро. Производительность труда выросла в 64 раза; относительно же характеристики роста уровня жизни он утверждал, что этот показатель был на порядок выше, чем в целом по стране (не приводя цифр), и в подтверждение этого ссылался на превышение рождаемости над смертностью и огромный объем жилищного строи­тельства (ввод 60 трехэтажных домов для членов кооператива за один год) [20. С. 86]. Эти данные воспроизводятся до сих пор в работах по­следователей Чартаева. Правда, даже его большие почитатели — бо­лее опытные экономисты Колганов, Маляров и Рудык — постеснялись приводить эти данные и дают другие, более правдоподобные: в период 1985—1993 гг. при неизменной численности работников объем про­изводства увеличился более чем в 14 раз, производительность труда — в 3 раза (вместо 64 раз, по словам Чартаева!), а численность админи­стративного аппарата сократилась в 7 раз [24. С. 89]. Однако и здесь возникает колоссальная нестыковка между отдельными показателями: при росте производительности труда в 3 раза и прежней численности работников производство должно было вырасти тоже в 3 раза, либо численность работников должна была возрасти в 5 раз, а не оставаться прежней.
Приведенные данные говорят о том, что мы имеем дело, скорее все­го, с мистификацией, на которую попалось множество российских сто­ронников коллективного самоуправления. Грустное впечатление остав­ляет то, что эта мистификация осталась неразоблаченной. Возможно, она была выгодна не только Чартаеву, но и его союзникам во властных структурах республики.
Другие опыты коллективного самоуправления в период перестройки
О других опытах коллективного самоуправления приходится расска­зывать, ссылаясь, к сожалению, вместо работ российских экономистов на исследования американского экономиста Д. Симмонса. Он в течение 15 лет был президентом американской консультативной фирмы «Партисепейшн ассошиэйшн», президентом Совета директоров Ассоциации качества и участия; за это время написал 5 книг и более 60 статей по во­просам современного менеджмента. В 1988—1991 гг. Д. Симмонс рабо­тал над решением проблем приватизации и совершенствования управ­ления в России [28. С. 5], что позволило ему получить представление об этой проблеме из первых рук.
Для иллюстрации больших возможностей самоуправленческих пред­приятий в России он приводит два примера. Первый относится к распо­ложенной к северо-западу от Москвы, сразу за кольцевой дорогой, ме­бельной фабрике «Вешки», которая три года подряд увеличивала объем прибыли в среднем на 40% в год и удвоила занятость. В течение трех лет было освоено производство новых видов продукции, построены но­вые жилые дома и плавательные бассейны. Между тем «раньше это было сонное предприятие, триста работников которого выпускали кухонную мебель и тревожились о том, что несут им перестройка и гласность» [28. C. 10].
Если быстрый рост прибыли можно отнести к последствиям инфля­ции, то рост занятости в 2 раза и строительство жилья и плавательных бассейнов (!) являются несомненным свидетельством крупных эконо­мических успехов. Их секрет состоял в переходе по инициативе дирек­тора сначала на аренду, а затем на самоуправление (формально лишь в конце 1992 г.) с вовлечением всех работников в принятие решений и участие в доходах.
Второй пример касается уже очень крупного и значимого предпри­ятия — одного из крупнейших в СССР станкостроительных предприя­тий «Красный пролетарий» со значительной долей оборонных заказов в продукции. Изменения начались после того, как оборонный заказ был сведен к нулю. Симмонс подробно описывает усилия руководства пред­приятия по улучшению управления им с использованием американских консультантов. В качестве успехов Симмонс указывает на производство или разработку 12 новых видов продукции, продажу в США токарных станков почти на 2 млн долларов [28. С. 11]. Обращает на себя внимание, однако, что исследователь ничего не сообщает о самоуправлении на предприятии, — так что пример явно неудачен.
В предисловии к книге Д. Симмонс сообщает также о переходе на са­моуправление таких крупных предприятий, как Московский вертолет­ный завод и Саратовский авиационный завод, не приводя никаких под­робностей. К ним же он относил гостиницу «Измайлово» и фирму МНТК во главе со Станиславом Федоровым; однако сведения о результатах их деятельности Симмонсом не приводятся. В МНТК действительно было введено участие работников в доходах, но отнюдь не в управлении, которое осуществлялось Федоровым единолично. Число удачных при­меров явно выглядит незначительным.
Из-за недостатка места опущу анализ результатов деятельности Сове­та трудовых коллективов (о них говорилось в первой части настоящей статьи). Скажу только, что они были в целом негативными [32. С. 394— 397].
Общие итоги коллективного самоуправления в странах социалистической ориентации
Результаты коллективной собственности и самоуправления в социа­листических странах оказались в целом менее удачными, чем в капита­листических, — хотя и не полным провалом, как часто представляется в литературе либерального толка. Можно объяснять это чуждостью дан­ной формы этим странам: в частности, именно на такой интерпретации настаивали Ленин в борьбе с «рабочей оппозицией» и КПСС в критике югославского пути к социализму.
Но то же самое можно объяснить и отсутствием необходимой под­готовки (обучения работников и т. п.) или достаточной поддержки со стороны государства. Можно напомнить и о социально-экономиче­ской и культурной отсталости стран, вставших на путь социализма. И, разумеется, коллективное самоуправление сталкивалось с сопротив­лением хозяйственной и связанной с ней государственной бюрократии. Однако прошлые неудачи не означают отсутствия будущих перспектив при условии более основательной подготовки и добровольности приме­нения.
Заключение
Коллективное самоуправление и коллективная собственность являют­ся важнейшим явлением в современном мире. Они имеют и блистатель­ные успехи (такие, как Мондрагонская группа), и крупные неудачи. Но уже сама длительность его существования, а также несомненные успехи в разных странах и формах заставляют отнестись к нему с внимательно­стью и уважением. Можно считать его будущим человечества — как это делал В. Белоцерковский и делают В. М. Соколов с единомышленниками в разных странах — и утверждать, что мир еще не дозрел для него. Но это обязательно произойдет из-за экономических, политических и нравст­венных пороков современного капитализма и в меру нравственного и профессионального совершенствования работников и прогрессивных структурных изменений в экономике.
В пользу этой точки зрения говорит все большее распространение феномена самоуправляющихся предприятий в разных формах, прежде всего, в наиболее развитых странах и передовых отраслях экономики после Второй мировой войны. Можно считать кооперативное движе­ние лишь важным средством улучшения современного капитализма, а можно видеть в нем зародыш социализма XXI в. С учетом имеющего­ся передового опыта и конкретных условий разных стран он способен
получить широкое распространение и в бывших социалистических странах. В любом случае этот феномен следует тщательно изучать, как это делается в западном мире. И здесь Россия явно отстает.
Хочется надеяться, что это отставание временное.
Литература
1. Альтернативы. 1996. № 2.
2. Белоцерковский В. Продолжение истории: синтез капитализма и социализма. М., 2002.
3. Белоцерковский В. Путешествие в будущее и обратно. Повесть жизни и идей : в 2 кн. М. : Летний сад, 2005. Кн. 1.
4. Белоцерковский В. Путешествие в будущее и обратно. Кн. 2.
5. Белоцерковский В. Самоуправление — будущее человечества или новая утопия? М. : Интер- Версо, 1992.
6. Глазьев С. Ю. Разгосударствление общественного производства: возможности осуществления. Трудный поворот к рынку. М. : Экономика, 1990.
7. Келсо Л. О., Келсо П. Х. Демократия и экономическая власть. Ростов-на-Дону : Феникс, 2000.
8. Курашвили Б. П. Новый социализм. К возрождению после катастрофы. М., 1997.
9. Портфель приватизации и инвестирования. М., 1992.
10. Приватизация государственных и муниципальных предприятий в России. М., 1992.
11. Приватизация по-российски / под ред. А. Чубайса. М., 1999.
12. Симмонс Д., Мэрс У. Как стать собственником. Американский опыт участия собственников в собственности и управлении. М., 1993.
13. Соколов В. М. Перестройка: обновление или крах социализма? Новосибирск, 1990.
14. Сорман Г. Выйти из социализма. М., 1991.
15. Тарловский В. Народные предприятия России // Экономика и жизнь. 2011. 07.10.
16. Федеральный закон от 19 июля 1998 г. № 115-ФЗ «Об особенностях правового положения акционерных обществ работников (народных предприятий) (с изменениями и дополнениями)». — http://base.garant.ru/12112456/ (дата обращения: 04.03.2016).
17. Шик О. Весеннее возрождение — иллюзии и реальность. М. : Прогресс, 1991.
18. Ясин Е. Г. Российская экономика. Истоки и панорама рыночных реформ. М. : Изд-во ВШЭ, 2003.
19. Blasi J. R., Kruse D. L. The political economy of employee ownership in the United States: From economic democracy to industrial democracy? // International Review of Sociology. 2006. Vol. 16. № 1.
20. When workers are owners // Economist. 2015. 22—28.08.
21. Белоцерковский В. Продолжение истории: синтез капитализма и социализма. М. : ВИНИТИ, 2002.
22. Келсо Л. О., Келсо П. Х. Демократия и экономическая власть. Ростов-на-Дону : Феникс, 2000.
23. Колганов А. И. Коллективная собственность и коллективное предпринимательство. М., 1993.
24. Колганов А., Маляров О., Рудык Э. Каков потенциал системы Чартаева? Вместо послесло­вия // Альтернативы. 1996. № 2.
25. Матонин Е. В. Иосип Броз Тито М. : Молодая гвардия, 2012.
26. Народное хозяйство СССР в 1990 году : статистический ежегодник. М. : Финансы и статистика, 1991.
27. Ракитская Г. Миф левых о Мондрагоне. Что мы хотели узнать в Мондрагоне // Альтернативы. 1996. № 2.
28. Симмонс Д., Мэрс У. Как стать собственником. Американский опыт участия собственников в собственности и управлении. М., 1993.
29. Ханин Г. И. Экономическая история России в Новейшее время. Новосибирск : Изд-во НГТУ, 2012. Т. 2: Период перестройки (1988—1991).
30. Чартаев М. Союз собственников-совладельцев // Альтернативы. 1996. № 2.
31. Шимон-мл. Д. Экономическая история социалистической Югославии. — http://papers.ssrn. com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2094334 (дата обращения: 03.03.2016).
32. Шубин А. В. Парадоксы перестройки. Упущенный шанс СССР. М. : Вече, 2005.
33. Annual Report 2014. — www.mondragon-corporation.com/eng/about-us/economic-and-financial- indicators/annual report/ (дата обращения: 03.04.2016).
34. Estrin S. Self-Management: Economic Theory and Yugoslav Practice. Cambridge : Cambridge Uni­versity Press, 1983.
35. Estrin S. Yugoslavia: The case of self-managing market socialism // Journal of Economic Perspec­tives. 1991. Vol. 5. № 4.
36. Karadjis M. Yugoslav Market socialism: from heyday to collapse. — http://mihalisk.blogspot. ru/2005/08/yugoslav-market-socialism-from-heyday.html (дата обращения: 03.03.2016).
37. Kornai J. The Socialist System. The Political Economy of Communism. Princeton (NJ) : Princeton University Press, 1992.
Текст статьи приводится по изданию: Ханин Г.И. Самоуправление и коллективная собственность: панацея или великая иллюзия? // Свободная мысль. 2016. № 2 (1656). С. 131-148; Ханин Г.И. Самоуправление и коллективная собственность: панацея или великая иллюзия? (Окончание) // Свободная мысль. 2016. № 3 (1657). С. 107-126.