Часть 1. История, мотивация и аргументация
Вопрос о самоуправлении и коллективной собственности горячо обсуждался в СССР и России в конце 1980-х — начале 1990-х гг. Затем интенсивность этих обсуждений заметно снизилась, а в 2000-е практически прекратилась. Однако разворачивающийся в РФ экономический кризис, который приобретает все более затяжной и глубокий характер, побуждает искать альтернативы нынешнему экономическому и политическому курсу развития страны. Одной из возможных альтернатив может стать построение экономической системы преимущественно на основе самоуправляемых предприятий.
Поскольку новое — это часто хорошо забытое старое, полезно вспомнить историю этой формы хозяйствования в западных странах, СССР и в постсоветской России, а также дискуссии вокруг них. По этому вопросу существует огромная литература — главным образом зарубежная, которая почти не знакома российскому читателю. Своей задачей я считаю ознакомить любознательного читателя с содержанием этой дискуссии и известными результатами деятельности самоуправляемых предприятий и других предприятий с участием работников в собственности и управлении. Тешу себя мыслью, что статья позволит возобновить эту дискуссию здесь и сейчас.
Разнообразие форм коллективного самоуправления (или экономической демократии, как ее часто называют в западной литературе) во многих странах мира вынуждает обратиться к характеристике наиболее важных из них преимущественно в развитых странах, СССР, современной России и Югославии 1950—1980-х гг. Отмечу, что меня интересует сфера производства в силу ее особой важности, за исключением (лишь из-за недостатка места) сельского хозяйства. Наиболее интересны новейшие формы, появившиеся во второй половине ХХ в.
Мотивы и аргументы
Наиболее примечательная черта коллективного самоуправления — ее распространение как в капиталистических, так и в социалистических (сохраню традиционную терминологию) странах. Как ни парадоксально, наибольшее распространение такие предприятия получили как раз в капиталистических странах. В социалистическом мире они по большей части оставались на уровне проектов, за исключением одной лишь Югославии. При этом их значимость была неодинакова. В капиталистических странах они имели ограниченное распространение и в целом вписывались в капиталистический хозяйственный механизм. В социалистических же странах самоуправляемые предприятия с коллективной формой собственности претендовали стать новой, более жизнеспособной и гуманной экономической основой социализма, его фундаментом. Поэтому начну с социалистических стран.
Наиболее развернутая аргументация в ее обоснование содержится в трудах Вадима Белоцерковского. Он исходит из представления о неэффективности административного социализма как экономической и общественной системы, уступающей по экономической эффективности капитализму. В системе коллективного самоуправлении автор видел сочетание сильных сторон социализма и капитализма. Он называл ее синтезом капитализма и социализма, для краткости — синтезным социализмом. Но речь шла не просто о конвергенции, за которой часто скрывалось стремление к реставрации капитализма: предлагаемой социально-экономической системе придавалась оригинальная форма, действительно сохранявшая ключевые черты социализма. От капитализма В. Белоцерковский брал рынок, коммерческий расчет, а от социализма — общественное самоуправление, народовластие. Вопрос в том, могут ли сочетаться эти две половинки? Ответ на него могла дать только практика. Единственный реальный опыт — социалистической Югославии — Белоцерковский считал не показательным: он полагал, что реального самоуправления трудящихся там не было. Поэтому он обращался к опыту капиталистических стран, в котором находил многие удачные примеры коллективного самоуправления.
В аргументации Белоцерковского политические мотивы оказывались даже важнее экономических. Он справедливо рассматривал монополию государственной собственности как основу авторитарной и тоталитарной системы. Лишенного собственности на средства производства и участия в управлении наемного работника он считал своего рода рабом, лишь немного более свободным, чем раб в юридическом смысле или крепостной [2. С. 41]. По его мнению, такой работник полностью зависит от работодателя и, несмотря на новейшие формы демократии в виде всеобщего избирательного права, не в состоянии защитить свои интересы в политической сфере, поскольку владельцы капитала имеют огромные преимущества в политической борьбе уже в силу больших финансовых возможностей, не говоря о контроле над политической властью.
В системе же государственного социализма рабское положение наемного работника, по мнению Белоцерковского и его единомышленников, даже усилилось, поскольку он лишился возможности сменить хозяина или заняться индивидуальной трудовой деятельностью. Отсюда проистекали и более жестокие формы политической власти, которым нельзя было противопоставить ни силу оппозиционных партий, ни давление независимых профсоюзов, средств массовой информации и суда. Только преобладание групповой собственности в странах государственного социализма, по мнению Белоцерковского, могло лишить государство экономической базы политического господства и заложить основы политической демократии. Поэтому торжество такой собственности — не только в экономических интересах работников (и всей экономики), но и в их политических интересах. Получалось, что лишь трудовые коллективы, обладающие правом выбора управляющих, являются образцом демократии. Отмечу, что критика Белоцерковским политического механизма капитализма в основном совпадала с традиционными тезисами социалистов и коммунистов об ограниченности буржуазной демократии. Но автор распространял свою оценку и на политическую систему государственного социализма, которую определял как еще более ущербную и менее демократичную, и предлагал реальную альтернативу.
Благодаря коллективному самоуправлению, полагал Белоцерковский, изменится и вся структура государственной власти. Самоуправляющиеся предприятия станут первичной ячейкой демократии. Этот процесс демократизации общества начнется с изменения системы выборов в законодательные органы власти, «когда депутаты в законодательные органы власти всех уровней избираются прямо от предприятий, учреждений и объединений индивидуально работающих людей, включая объединения частных предпринимателей, учащихся, пенсионеров» [2. С. 119].
Белоцерковский выдвигает три главных аргумента в пользу такой избирательной системы:
«1. Избиратели будут хорошо знать людей, за которых они голосуют, так как это будут в основном их коллеги по работе. Рекламные избирательные технологии будут не нужны — кота в мешке не продашь.
2. Кандидатам не нужны будут деньги для предвыборных кампаний, и это избавит их от необходимости продаваться в поисках этих денег. Не понадобится и поддержка властей...
3. Избиратели легко смогут контролировать и корректировать позицию своих депутатов-представителей, а в случае полного в них разочарования их легко будет отзывать и заменять»[2].
Менее убедительно выглядят предлагаемые Белоцерковским положения новой избирательной системы: «При производственной избирательной системе станут необходимы координационные комитеты в регионах, чтобы определять, каким коллективам (объединениям), в какие органы представительной власти (городские, региональные, федеральные) избирать депутатов, и устанавливать между ними очередность по избранию депутатов на высшие уровни власти» [2. С. 120]. Но в таком случае обнаружится разница размеров предприятий по численности занятых. Отсюда выборы от предприятий нарушают важнейший демократический принцип: один человек — один голос [2]. Предложенные Белоцерковским поправки в процедуру выборов (объединение мелких предприятий в кусты [2]) частично исправляют этот недостаток, но приходят в противоречие с ясными и убедительными преимуществами прямого представительства.
Предложенную систему выборов в законодательное собрание Белоцерковский считал особенно необходимой для России, «ввиду отсутствия у нас массовых партий, независимых от крупного капитала и власти» [2. С. 122]. Серьезной уступкой традиционной (и справедливо критикуемой) партийной системе выборов в концепции Белоцерковского является идея избирать исполнительную власть (прежде всего президента, который возглавляет и партийное правительство) по партийным спискам [2. С. 123—124]. Независимо от выдвигаемых при этом мотивов, эта идея отражает несовершенство прямой демократии. В то же время парламент в рамках этой концепции должен был получить право большинством в две трети голосов отправлять в отставку президента и правительство. Такая же возможность предоставлялась и всему населению через референдум [2. С. 124].
Можно согласиться с тем, что предлагаемая система выборов выглядит более демократичной, чем традиционная партийно-политическая конструкция, но степень ее работоспособности остается неясной. Еще менее ясно, как реализовать эту идею при контроле политической системы партиями, отнюдь не заинтересованными в самоликвидации. В силу значимости политических изменений для всего проекта сомнение вызывает и остальная часть концепции. Впрочем, идея ограничения государственной собственности как базы авторитарной системы — это уже немало.
Более разработанной представляется экономическая часть проекта Белоцерковского, поскольку она опирается на огромный опыт коллективного самоуправления, накопленный прежде всего в капиталистических странах. Исходным пунктом аргументации многих сторонников коллективного самоуправления являются экономическая неэффективность государственного социализма и униженное положение в этой системе рядовых работников. Это знаменитая проблема отчуждения работников, которую надеялись решить свержением капитализма, но лишь усугубили ее остроту, лишив работников многих прав, которые они приобрели при капитализме в ходе классовой борьбы (например, права на забастовки). Вместе с тем поздний государственный социализм ограничил и возможности проявления творческой активности работников, породив их незаинтересованность в результатах деятельности предприятия и невозможность влиять на эти результаты. Отсутствие конкуренции между предприятиями лишило их стимулов к повышению эффективности и техническому прогрессу. В то же время сторонники коллективного самоуправления отказывались делать вывод о целесообразности возврата к капитализму, прежде всего из-за его недостатков. Они оставались социалистами.
Для понимания аргументации сторонников коллективного самоуправления применительно к России (или СССР) сошлюсь на слова того же Белоцерковского: «Не питая особых иллюзий и по поводу капитализма, я, тем не менее, считал, что этот строй был бы для России намного лучше существующего. Но по зрелому. размышлению мне стало ясно, что капитализм в Советской России возродить уже невозможно. Ведь капитализм должен развиваться и везде развивался постепенно и снизу, с примитивных форм, c маленьких ячеек. В России же такого развития состояться не могло. Прежде всего, ввиду существования гипертрофированной тяжелой индустрии, которую невозможно будет, полагал я, продать в частные руки (откуда возьмутся огромные частные капиталы?). Оставаясь же в руках государства, эта индустрия будет продолжать высасывать львиную долю доходов из других сфер экономики и не даст подняться, распространиться мелким частным фирмам. Душить их станет и мощная конкуренция развитых капиталистических стран. Нет также в Советской России капиталистических традиций и навыков...» [2. С. 9]. Эта аргументация строится ^орее от противного, исходит из идеи невозможности воссоздания капитализма при привлекательности отдельных его сторон как экономической системы.
В своей экономической части коллективное самоуправление, по мысли его сторонников, соединяет сильные стороны капитализма (экономическую самостоятельность предприятий и конкуренцию, рынок) с сильными сторонами идеального социализма (действительную общественную собственность, демократию и творческую инициативу рядовых работников). Это вписывается в концепцию рыночного социализма как ее разновидность, являясь и формой конвергенции капитализма и социализма. Требуется выяснить, насколько жизнеспособно такое соединение.
В качестве психологической предпосылки коллективного самоуправления Белоцерковский приводит мысль Андрея Платонова о том, что «из-за одной только денежной оплаты трудно правильно ударить даже по шляпке гвоздя. Человеку нужна причастность к решениям кардинальных вопросов, к определению целей хозяйственной деятельности, и нужна убежденность, что деятельность эта идет на пользу всем людям» [2. С. 63—64]. Мысль Платонова, конечно, метафорична: многие работники правильно ударяют по шляпке гвоздя без причастности к целям хозяйственной деятельности. Но она не безразлична, скорее всего, большинству работников.
Коллективное самоуправление выступает как практическое воплощение социалистической идеи об общественной собственности на средства производства, в отличие от собственности частной, делающей работника объектом эксплуатации частным собственником. Государственная собственность на все средства производства не только далека от конкретного работника, но и опосредована властью чиновничества. Поэтому она не рассматривается как своя даже при демократическом социалистическом государстве (если оно возможно при господстве государственной собственности). Предполагается, что коллективное самоуправление, являясь общественной собственностью всего коллектива предприятия, усилит его заинтересованность в общих результатах деятельности, усилит стимулы искать пути повышения эффективности предприятия (повышения производительности труда, лучшего использования основных и оборотных фондов, снижения материалоемкости продукции, ускорения научно-технического прогресса и качества продукции). На этой основе станут возможны повышение оплаты труда и улучшение других условий благосостояния работников.
Коллективное самоуправление, по мнению его сторонников, создаст демократическую социальную и материальную базу социалистического общества и социалистических партий и движений, поскольку коллективы предприятий будут заинтересованы в его сохранении. Этому же будут содействовать и новая избирательная система, и организация выборов в законодательные органы власти всех уровней. Таким образом, по мысли сторонников коллективного самоуправления, социалистическое общество впервые утвердится как вполне легитимное и жизнеспособное в социально-экономическом, гуманитарном и нравственном отношениях. Истинный социализм докажет наконец свои преимущества перед капитализмом и распространится на весь мир как более эффективная и справедливая система, как светлое будущее человечества. Важно, что, действуя в рыночной среде, самоуправляемые предприятия будут вынуждены действовать эффективно, чтобы выжить.
Исходя из идей Белоцерковского, основные особенности внутренней жизни коллективного предприятия, в отличие от частного и государственного, вытекающие из положения рядовых работников как собственников, представляются следующими: выборность руководителей, установление максимального срока пребывания на руководящих постах, вертикальная ротация кадров, недопустимость увольнения или понижения работников без санкции коллектива, ликвидация абсолютной дисциплины [2. С. 64—69]. Обосновывая последнюю черту коллективного самоуправления, Белоцерковский утверждает, что «главное зло капитализма (как и госсоциализма) не в эксплуатации человека человеком, а в унижении человека человеком, неизбежном в условиях абсолютной дисциплины и наемного труда» [2. С. 70]. Ссылаясь на свои беседы на Западе с работниками народных предприятий, Белоцерковский расcказывает, что «первым делом они обычно говорили о не сравнимой с прежней их работой атмосфере человечности, а потом уже о заработках и прочем»[2].
Не касаясь типологии коллективных предприятий и их особенностей [2. С. 83—89], остановлюсь на принципиальных возражениях, или, точнее, сомнениях в отношении перспективности этого вида социализма вообще и в современной России в частности. Прежде всего речь идет об «эффекте масштаба». В течение длительного времени эволюция организационных форм хозяйствования в сфере реального производства и в ряде отраслей сферы услуг шла в сторону укрупнения. Это был объективный процесс, обусловленный преимуществами крупных фирм по сравнению с мелкими в области организации кооперации и специализации, привлечении финансовых ресурсов, проведении научно-исследовательских работ. Для мелкого и среднего производства оставалось достаточно места в тех отраслях экономики, где преимущества крупного производства были не столь очевидны. Но и здесь нередко мелкие и средние предприятия или фирмы были «на подхвате» у крупных фирм, которые составляли костяк экономики. Коллективное самоуправление противоречит этому объективному процессу.
Конечно, гипотетически можно представить себе объединение ряда самоуправляющихся предприятий в крупную самоуправляющуюся фирму, но при этом вначале все равно произойдет их разъединение с многочисленными экономическими потерями, и лишь потом — новое объединение с потерей многих преимуществ самоуправляющихся предприятий в виде прямого и непосредственного контроля работников над управляющими и участия в собственности. К тому же нет никаких гарантий, что этот процесс вообще завершится во многих прежних крупных фирмах.
В процессе разукрупнения почти неизбежны значительные кадровые потери. Наиболее квалифицированные управленческие и технические кадры сосредоточены в штаб-квартирах компаний, и разукрупнение последних приведет к их потере: в мелких предприятиях многие из них просто не найдут достойного применения. Непонятно также, как эти разукрупненные предприятия смогут выдержать конкуренцию транснациональных корпораций. Наконец, не ясен вопрос о судьбе уже заключенных контрактов, особенно средне- и долгосрочных: кто будет их выполнять? Один этот вопрос способен погубить многие проекты перехода к коллективному самоуправлению.
Другой важный вопрос касается механизма перехода к коллективному самоуправлению. Здесь обнаруживается принципиальная разница между капиталистическими и социалистическими странами. В капиталистических странах этот процесс происходил добровольно и постепенно, по желанию собственников и работников. В социалистических странах он осуществлялся или предлагался единовременно всеми предприятиями и в обязательном порядке. Именно так он осуществился в Югославии и предлагался в Чехии и Польше; таким же он представлялся и многим сторонникам самоуправления в СССР. Столь различный порядок был обусловлен неодинаковыми целями коллективного самоуправления в этих странах. В первой группе стран он диктовался прежде всего экономическими соображениями, хотя присутствовали и соображения идеологические в виде народного капитализма. Это обеспечивало относительно экономически обоснованный и плавный процесс перехода, хотя неудачи и не исключались. При этом он касался преимущественно мелких и средних предприятий и в большинстве случаев работникам отдавал меньшую часть собственности. Во втором случае он являлся частью большого общественного проекта истинного социализма, что в принципе исключало экономическое обоснование. Может быть, то, что всеобъемлющие планы введения самоуправления так и не были проведены в жизнь, оказалось благом для идеи, которая не успела себя скомпрометировать.
Каковы были мотивы отдельных субъектов экономической деятельности при переходе к собственности работающих в капиталистических странах? Огромное и неожиданное для многих ученых успешное распространение предприятий с участием работников в США объясняется счастливым совпадением интересов всех субъектов принятия решений о создании этих предприятий: рядовых работников, собственников, власти, энтузиастов-ученых. К тому же оно осуществилось не только в нужном месте, но и в нужное время.
Начну с последнего. Движение за создание предприятий с участием работников развернулось в период тяжелого спада в американской экономике, вызванного энергетическим кризисом 1973 г. Тогда многие предприятия оказались в предбанкротном состоянии, и ряд собственников сочли для себя выгодным переложить тяжесть кризиса на работающих, отказавшись в их пользу (продав им) от части своей собственности. Новый взлет произошел в начале 1980-х гг. на новой волне экономического кризиса. Последний взлет активности обозначен тяжелейшим финансовым кризисом конца 2008 г.
С точки зрения работников, участие в собственности позволяло им реализовать стремление более активно влиять на свое положение, изменить к лучшему свой социальный статус, избавиться от чувства унижения.
С точки зрения работников, участие в собственности позволяло им реализовать стремление более активно влиять на свое положение, изменить к лучшему свой социальный статус, избавиться от чувства унижения. Не случайно такое решение было принято рабочими самой развитой страны капиталистического мира. Они были не только наиболее квалифицированными, но и не понаслышке знакомыми с длительными традициями самоуправления при организации профсоюзов, многих других общественных организаций и органов власти. Эта традиция сформировала чувство уверенности в собственных силах, необходимое для принятия ответственного решения об участии в собственности и управлении. При этом американские рабочие были готовы учиться искусству управления. Показательно, что коллективное самоуправление особенно активно развивалось в наиболее наукоемких отраслях экономики, для которых был характерен наиболее высокий образовательный уровень персонала. Американские капиталисты, начиная с эпохи «нового курса» Рузвельта, приобрели большой опыт социального маневрирования и социальных инноваций, были интеллектуально готовы экспериментировать с новыми формами управления предприятиями. Американский капитализм в целом (хотя отдельные его фракции сопротивлялись общей тенденции) рассматривал это движение как средство расширения социальной базы капитализма.
Наконец, власти США сыграли важную роль в развитии коллективного самоуправления. Федеральная законодательная власть при поддержке исполнительной власти выработала ряд законов, облегчавших распространение этой формы предпринимательства и предоставивших ей ряд финансовых льгот. Здесь проявились политическая зрелость и квалификация законодательной и исполнительной власти США, приобретенные ею за многие десятилетия демократического развития.
Наконец, огромную роль в развитии коллективного самоуправления сыграла просветительская деятельность многих американских ученых.
Наиболее влиятельным среди американских экономистов — сторонников коллективного предпринимательства был Луис Келсо. В 16 лет на него произвел огромное впечатление кризис 1929—1932 гг., раскрывший ему многие пороки американского капитализма [7. С. 19—20]. Закон о полной занятости, принятый в 1946 г. в духе идей кейнсианства и дирижизма конгрессом США, представлялся Келсо шагом в неправильном направлении, противоречащим логике капитализма. Вместо кейнсианских идей противодействия кризисам Келсо предложил в качестве альтернативы идею более широкого развития капитализма через расширение круга собственников. Главное зло капитализма ХХ в. Келсо видел в концентрации собственности. Впервые эта идея была изложена им в книге «Капиталистический манифест» (1958), ставшей широко известной в мире, в том числе и в СССР, благодаря критике в советской экономической литературе и публицистике. Келсо исходил из коренного изменения роли труда и капитала после промышленной революции в пользу капитала, отсюда — растущее значение собственности на капитал в качестве источника личных доходов: «Чтобы достичь богатства, все семейные хозяйства должны в растущей мере участвовать в работе капитала» [7. С. 46].
В расширении числа собственников Келсо видел также и важнейшее средство укрепления демократии, распространения ее принципов на всю социальную жизнь, создания демократической капиталистической экономики [7. С. 50—67]. Таким образом, Келсо и его единомышленники видели в демократизации собственности решающее средство обновления общества при сохранении системы частной собственности. Близкие цели ставили Д. Симмонс и У. Мэрс, которые, хотя и проводили принципиальное различие между политической и экономической демократией, считали, что «общим является то, что оба типа демократии основываются на принципах справедливости. Все большее число управляющих, собственников и рабочих полагают, что многие гражданские права могут и должны быть распространены на сферу производственных отношений. Это означает, что работник должен рассматриваться на предприятии как акционер и принять на себя ответственность подобно тому, как родители и граждане несут ответственность за будущее семьи и общества» [12. С. 30]. Одновременно они приводили конкретные и многочисленные примеры резкого повышения экономической эффективности предприятий в результате вовлечения работников в число собственников [12. С. 30—31].
Понятно, что усилий всех экономических и политических субъектов было бы совершенно недостаточно для успеха идеи коллективного самоуправления в США. Прежде всего требовался положительный практический опыт, который со временем был накоплен (о нем речь пойдет во второй части статьи). Важно, что успехи экономики США в XVIII—XX вв. и, благодаря «новому курсу», большая социальная справедливость придали американскому капитализму легитимность в глазах большей части населения США. Очевидно, что подобные предпосылки развития коллективного самоуправления отсутствовали в СССР и РФ. В СССР в период господства командной экономики введение самоуправления подорвало бы самую ее основу. Максимум того, что оказалось возможным в советский период, — всякого рода эрзацы в виде производственных совещаний, профсоюзных и партийных собраний. Серьезные попытки коллективного самоуправления были осуществлены в период перестройки благодаря созданию советов трудовых коллективов и введению выборности руководителей предприятий. Однако, не будучи сопряженными с ведением рыночных отношений, эти нововведения скорее дезорганизовали экономику, хотя и позволили приобрести некоторый опыт самоуправления.
В постсоветскую эпоху все субъекты экономической деятельности оказались не готовы к коллективному самоуправлению. Трудящиеся в советский период не приобрели опыта самостоятельной общественной деятельности ни в рамках профсоюзов, ни в политической жизни. По сравнению с американскими работниками они имели намного более низкий уровень профессиональной квалификации и экономической грамотности. Поэтому они легко отказались от своего участия в собственности в результате второго этапа приватизации. Российские предприниматели, уже в силу молодости российской буржуазии, обладают низким уровнем политической культуры. К тому же у них имеется основание сомневаться в успешности попыток коллективного самоуправления из-за неготовности к нему трудящихся. Российское государство во всех своих частях является гораздо более косным и своекорыстным, чем современное американское. Оно не испытывает серьезного давления избирателей и политических партий. Отсутствует серьезное общественное движение в пользу коллективного самоуправления. В отличие от США, среди российских ученых мало авторитетных сторонников коллективного самоуправления. Наконец, незначителен положительный опыт коллективного самоуправления в РФ. Впрочем, из сказанного вовсе не следует тезис об априорной бесперспективности коллективного самоуправления в РФ.
История вопроса
Советскому человеку хорошо известен лозунг большевиков, под которым они совершали Октябрьскую революцию: земля — крестьянам, фабрики — рабочим. Попытки осуществления этого лозунга в конце 1917-го — начале 1918 г. окончились оглушительным провалом: фабзавкомы не справились с управлением предприятиями, что надолго отбило желание вернуться к этой идее. Потом, в другом виде, ее предлагала «рабочая оппозиция», за что была подвергнута резкой и для того времени справедливой критике В. И. Лениным за анархо-синдикализм. В командной экономике о коллективной собственности и самоуправлении бессмысленно было и говорить. Тем временем на Западе и в социалистических (называю их так по традиции и в целях удобства) странах эта довольно старая идея, восходящая еще к утописту-социалисту Роберту Оуэну, ожила. В Югославии в 1950 г. по инициативе компартии предприятия были переданы в управление рабочим советам. По примеру Югославии в Венгрии в ходе антибюрократической революции 1956 г. широкое распространение на государственных предприятиях получили рабочие советы, взявшие на себя управление этими предприятиями. Однако там их деятельность была пресечена при консолидации режима Яноша Кадара в 1957 г. Между тем на Западе, в США, в 1956 г. уже упоминавшийся Луис Келсо создал первое ESOP, которое позволило работниками газеты «Пенисула ньюспейперс» приобрести ее у прежних владельцев. Конечно, масштабы этих первых попыток несопоставимы. В социалистических странах они носили общенациональный характер, на Западе — единичный.
Следующий этап этих попыток на Востоке относится к «пражской весне». Эта ее сторона, насколько мне известно, не нашла отражения в советской и российской литературе. Заслуга в выдвижении и продвижении этой идеи принадлежит Отто Шику: предложив ее в мае 1968 г., он тогда же добился ее одобрения правительством [17. С. 256]. Советы трудящихся должны были избираться работниками предприятия на альтернативной основе и отчитываться о своей деятельности перед производственными коллективами. Руководители предприятий должны были избираться последними и контролироваться советами трудящихся [17]. И хотя до принятия закона дело не дошло, важно уже то, что, в отличие от Югославии, Шик связал идею самоуправления с принципом многопартийности. Понятно, что после поражения «пражской весны» в результате вторжения в Чехословакию войск ОВД от этих намерений быстро отказались, посчитав их ревизионистскими.
Видимо, одним из крайне неудачных вариантов трудового самоуправления явилась передача в период культурной революции в Китае предприятий в ведение их коллективов. Эта акция, носившая антибюрократический характер, при сохранении командной системы привела к разрушительным экономическим последствиям и вскоре была прекращена.
В СССР идея самоуправления впервые была провозглашена в брошюре «Время не ждет», подписанной, вероятно, псевдонимами С. Зорин и Н. Алексеев и изданной в «самиздате» [5. С. 14]. Независимо от названных авторов, примерно в то же время близкую концепцию разработал Вадим Белоцерковский2. Свою рукописную работу, частью которой являлось обоснование этой идеи, он вывез в эмиграцию и опубликовал в 1974 г. в эмигрантском журнале «Грани»; в его воспоминаниях текст воспроизводится в первоначальном виде [3. С. 145—154, 182—193].
Вадим Белоцерковский является подлинным рыцарем идеи самоуправления, которой он посвятил значительную и лучшую часть своей жизни. Ознакомившись со статьей в «Гранях», Андрей Сахаров высоко ее оценил и назвал примером здоровой конвергенции. Указание на здоровую конвергенцию показательно: очевидно, что Сахаров допускал конвергенцию и нездоровую. С самого начала идея самоуправления в СССР, как и в других социалистических странах, связывалась с переходом к рыночным отношениям в экономике и демократии.
Тем временем практика самоуправления с середины 1970-х гг. широко распространилась там, где, казалось, меньше всего можно было ее ожидать — в США, центре современного капитализма. Она получила там широкую законодательную поддержку и финансовую помощь, что сделало ее еще более привлекательной. В США наибольшее распространение получила давно пропагандировавшаяся Келсо система ESOP. В нее было вовлечено значительное число предприятий и рабочей силы. Многие из них после принятия ESOP заметно улучшили свои экономические результаты, что явилось сильным аргументом в пользу коллективного предпринимательства. Большим энтузиастом этой системы был Рональд Рейган. Под влиянием США в 1980-е гг. по тем же самым мотивам идею коллективного предпринимательства поддержала и Маргарет Тэтчер.
Следующий важный этап связан с деятельностью движения «Солидарность» в Польше в 1980—1981 гг. Эта сторона деятельности «Солидарности», как и «пражской весны», почти не получила отражения ни в советской, ни в российской литературе. И, скорее всего, не случайно: в обоих случаях руководство опасалось ее привлекательности для простых людей. Польша пошла дальше Чехословакии: сейм, где преобладали коммунисты (как и в чехословацком правительстве в 1968 г.), под давлением «Солидарности» принял в ноябре 1981 г. закон о передаче государственных предприятий их коллективам и определил условия этой передачи. Но и здесь дело не дошло до реализации закона: помешали введение военного положения и роспуск «Солидарности».
Требует объяснения то, что после прихода «Солидарности» к власти в 1989 г. не произошел всеобщий переход к самоуправлению — как и после победы некоммунистического руководства Чехословакии после 1989 г. Применительно к Польше приведу объяснение Белоцерковско- го: «Да потому, что почти весь актив был брошен в тюрьму, движение не продолжилось в подполье. И когда российская удавка неожиданно лопнула, в стране не существовало какого-либо организованного объединения сторонников общества социалистического самоуправления» [4. С. 188]. Еще в 1990—1991 гг. влияние трудового самоуправлении было велико в Польше и других восточноевропейских странах и на практике, и на уровне идей [14. С. 108—112, 152—154]; спад произошел позже. Так или иначе, шанс крупномасштабного эксперимента в социалистической стране был упущен еще раз.
В перестройку казалось, что для коллективного самоуправления открылись широкие перспективы — как в аналогичные периоды в Польше и Чехословакии. Однако они долгое время ограничивались участием в управлении, но не в распоряжении собственностью. Вопрос об участии трудовых коллективов в последнем вышел на передний план в период, когда начиная с 1990 г. начал широко обсуждаться вопрос о разгосударствлении экономики. Он увязывался с переходом к рыночным отношениям и с демократизацией общественной жизни, включая управление государственными предприятиями. Первоначально разгосударствление осуществлялось в виде передачи предприятий в аренду их коллективам и создания кооперативов. Эти формы мало влияли на общую картину хозяйственной жизни, поскольку на арендных предприятиях собственность оставалась государственной, а кооперативы чаще всего создавались для перекачки средств в пользу руководства. К коллективному самоуправлению даже в среде сторонников рыночных реформ отношение было настороженным.
Так, Сергей Глазьев, ссылаясь на теоретические работы (очевидно, Ванека и Уорда) об эффекте коллективного самоуправления и на практику Югославии и самоуправляющихся предприятий в капиталистических странах (очевидно, EPSO), приходил к выводу, что такая передача будет иметь негативные экономические последствия [6. С. 142—143]. Широкую популярность этой идеи Глазьев связывал с «устойчивостью идеологических стереотипов, верой в возможность создания особого социалистического рынка, свободного от эксплуатации человека человеком» [6. С. 143—144]. Предпочтительной формой разгосударствления Глазьев считал образование акционерных обществ, находящихся в государственной собственности и собственности банков и инвестиционных фондов, объединяющихся затем в концерны и холдинги [6. С. 145—150].
В первой развернутой программе рыночных реформ «500 дней» вопрос о предприятиях с коллективным самоуправлением не нашел отражения. В то же время идея коллективного самоуправления оставалась очень популярной. Сошлюсь на уже упоминавшегося мною В. М. Соколова. В противовес капитализации экономики, он уже в 1990 г. отстаивал коллективное самоуправление: «Нормальная перестройка началась бы с революционного изменения производственных отношений, заключающегося в передаче всех средств производства в городе и на селе в коллективную собственность без выкупа с долевым участием каждого труженика, в необходимых случаях как государства, так и других предприятий. Такое изменение в базисе породило бы хозяйственный демократизм, а на его основе и демократизм общественный» [13. С. 4].
КПСС, в отличие от компартий Польши и Чехословакии, не поддержала идею коллективного самоуправления. Единственным в ее руководстве, кто выступил в ее защиту, оказался первый секретарь МГК КПСС С. Прокофьев. Тем не менее первоначально проекты приватизации, разрабатывавшиеся в РСФСР, шли в направлении народной приватизации по В. А. Найшулю. Сторонники этого варианта находились в комитете по экономической реформе Верховного Совета РСФСР и в Госкомимуществе РСФСР, которым тогда руководил М. Малей [18. С. 225]. Если же говорить о практической реализации идеи трудового самоуправления, то наиболее важным событием здесь оказался своевременно не замеченный (и до сих пор не проанализированный) опыт союза собственников-совладельцев «Шухты», начавшийся в 1985 г. под руководством М. Чартаева в дагестанском селе [1. С. 81—93].
Идеи трудового самоуправления оказали большое влияние на выработку программы приватизации в РФ. Это очевидно из воспоминаний основных ее разработчиков в книге «Приватизация по-российски», вышедшей под редакцией А. Чубайса в 1999 г. Из его воспоминаний видно, какое огромное сопротивление вызвали первоначальная программа приватизации на 1992 г. и Закон о приватизации в Верховном Совете РФ именно со стороны сторонников трудового самоуправления [11. C. 89—94]. В программу приватизации, утвержденную Верховным Советом РФ 11 июня 1992 г., было внесено положение о возможности выбора коллективами предприятий на общих собраниях одного из трех вариантов приватизации, из которых второй вариант предполагал предоставление работникам предприятия 51% голосующих акций с большими скидками и рассрочкой при их оплате [9. C. 194—195; 10. C. 55—57]. Положения этой программы распространялись на весь период чековой приватизации, в ходе которой была приватизирована основная часть российской экономики. В результате проведения общих собраний коллективов второй вариант приватизации выбрали 75% подлежащих приватизации предприятий [18. C. 229].
Это можно было считать торжеством идеи трудового самоуправления в РФ: она получила поддержку большинства трудящихся, а большинство приватизируемых предприятий переходило в собственность коллективов, получивших в них контрольный пакет акций. Такого массового успеха идея трудового самоуправления в мире (кроме Югославии) еще не имела. Тем значимее была ее дальнейшая судьба в России. Коллективы предприятий, за редкими исключениями, не ухватились за представившуюся возможность управления предприятиями, а стали быстро избавляться от акций в пользу руководства предприятий и их скупщиков. Конечно, к этому трудящихся вынуждало прежде всего отчаянное экономическое положение. Но не было сделано серьезных попыток улучшить его коллективными усилиями. Положение предприятий часто ухудшалось самой администрацией, и контроль над ней со стороны трудящихся позволил бы предупредить эти злоупотребления.
В этой колоссальной неудаче самоуправления роковую роль сыграли созданная самодержавием и закрепленная в советский период социальная пассивность населения, его малая способность к самоорганизации (в отличие от трудящихся западных стран). Но также и равнодушие (если не прямая враждебность) власти, которая в отличие от, скажем, США не пыталась поддержать эту форму предпринимательства. Последний оплот самоуправленческого движения в России — Союз трудовых коллективов вынужден был прекратить свое существование в 1994 г. в результате развала обрабатывающей промышленности и научно-прикладных институтов, которые были его интеллектуальным ядром [4. C. 287].
Тем не менее идея самоуправления в России не умерла. Ее очень активно пропагандировал ряд ученых социалистической ориентации. Назову, в частности, журнал «Альтернативы» и талантливого экономиста Бориса Курашвили. Последний рассматривал «народную собственность» как главный элемент нового (в отличие от бюрократического) социализма. Под его руководством группа депутатов Государственной Думы левой ориентации с участием экспертов-экономистов и юристов разработала и представила в Думу проект закона РФ о самоуправляемых народных предприятиях [8. С. 294—309].
Согласно проекту, народное имущество передавалось безвозмездно самоуправляемому предприятию в «полномочное хозяйственное владение». Согласно важнейшему пункту проекта, «самоуправляемые народные предприятия создаются путем преобразования унитарных государственных, муниципальных и деприватизированых частных предприятий по инициативе государственного или муниципального органа, в ведение которого находится данное предприятие, и (или) общего собрания (конференции) трудового коллектива» [8. С. 297]. Правда, для деприватизации по требованию члена или группы членов трудового коллектива требовалось все же решение соответствующего государственного или муниципального органа, а в случае несогласия с его решением — арбитражного суда (п. 5.1). Но основания для такого обращения были предусмотрены столь обширными, что было бы нелегко их отклонить. Этот пункт, продиктованный сложившимся соотношением политических сил в Думе, конечно, создавал серьезные ограничения для распространения этой формы хозяйствования.
Предусматривался также выкуп акций внешних собственников или их конвертация в облигации (п. 11.2). Другим ограничением была необходимость составления государственными и муниципальными органами перечня предприятий, допускаемых к преобразованию в качестве народных, из которого исключались отрасли, где наблюдалась естественная или ситуационная монополия (п. 9.1). Остальные пункты были обычными для деятельности самоуправляемых предприятий во всем мире. При всех предусмотренных в проекте ограничениях он открывал широкие возможности значительного расширения сферы самоуправляемых предприятий. Неудивительно, что проект должен был вызвать сопротивление уже сформировавшегося союза бюрократии и крупной буржуазии и их представителей в органах исполнительной и законодательной власти РФ. Тем не менее, закон о народных предприятиях все же был принят и даже подписан президентом РФ — правда, с изъятием из него самых опасных для бюрократии и буржуазии пунктов.
Проанализирую кратко Закон «Об особенностях правового положения акционерных обществ работников (народных предприятий) (с изменениями и дополнениями)» от 19 июля 1998 г. [16]. Решающее ограничение было установлено пунктом 2.1 этого закона: «Народное предприятие может быть создано... путем преобразования любой коммерческой организации, за исключением государственных унитарных предприятий, муниципальных унитарных предприятий и открытых акционерных обществ, работникам которых принадлежит менее 49% акционерного капитала». Если учесть, что к этому времени практически не осталось открытых акционерных обществ, где работникам принадлежало бы более 49% акционерного капитала, то окажется, что из сферы возможных преобразований выводилась большая часть экономики.
Тем не менее оставались еще закрытые акционерные общества, которых было немало, и другие виды коммерческих предприятий (товарищества, кооперативы, предприятия с частной собственностью). Другим ограничением было требование о трех четвертях голосов списочного состава работников, необходимых для принятия решения о создании народного предприятия (п. 2.4). В отличие от проекта, предусматривалось также наличие акций для работников.
Динамика распространения народных предприятий в РФ после принятия закона оказалась несравненно ниже возможного уровня. Информация о числе народных предприятий в РФ отрывочна и противоречива. По данным со ссылкой на Росстат, в 2005 г. в РФ имелось порядка 140 народных предприятий [15]. Очевидно, сказались, как отмечают руководители народных предприятий, сопротивление чиновников и собственников, а также пассивность трудящихся. Отсутствуют данные о широком распространении народных предприятий в республиках бывшего СССР и бывших социалистических странах Восточной Европы. В то же время в США и Великобритании эта форма собственности сохраняла прежние позиции в экономике и даже (хотя и медленнее, чем в 1970—1980-е гг.) расширялась в 1990-е. В начале XXI в. в США она пережила новый и неожиданный для многих экономистов расцвет: к 2015 г. число работников, имевших долю в своих компаниях, достигло 32 млн человек [20. P. 53] вместо 12 млн в начале века. Иными словами, за пятнадцать лет прирост оказался больше, чем за предыдущие двадцать пять лет с момента принятия законодательства о ESOP. Важно и то, что среди предприятий ESOP намного выросла доля тех, где работающим принадлежала большая доля собственности [19. P. 135]. Сохранялась она и в Испании (Стране Басков).
Таким образом, много более значительные масштабы тенденция приняла не в бывших социалистических, а в капиталистических странах. Следует, однако, обратить внимание на важную особенность статистики предприятий с коллективным участием работников в США: в них включаются все предприятия с таким участием, независимо от их доли, которая часто не превышала 5—10% и редко — 50%.
Часть 2. История, мотивация и аргументация Опыт коллективного самоуправления в зарубежных странах
Опыт коллективного самоуправления в развитых капиталистических странах
Производственные кооперативы
Наиболее старой формой коллективного самоуправления являлись кооперативы. В сфере обмена они возникли уже в начале XIX в., но в основном речь шла о потребительских кооперативах, которые не затрагивали главную для экономики и общества и наиболее трудную для организации сферу производства.
Отметим, что об опасности ограничить кооперативное движение лишь уровнем потребительской кооперации писал еще К. Маркс в обращении к I конгрессу Первого Интернационала: «Рекомендуем рабочим браться предпочтительнее за кооперативное производство нежели за кооперативную торговлю. Последняя затрагивает только поверхность современного экономического строя, первая подрывает его основы» [23. С. 10]. Однако долгое время успехи движения производственной (в отличие от потребительской) кооперации были весьма незначительными, поскольку образование производственных кооперативов требует более значительного первоначального капитала, на что обращал внимание уже М.И.Туган-Барановский в своей выдающейся книге «Социальные основы кооперации». Лишь после Второй мировой войны в некоторых западноевропейских странах произошел рост числа производственных кооперативов и числа занятых в них [23. С. 16—17].
Однако и тогда эта форма коллективного самоуправления оказалась весьма неустойчивой. Так, во Франции между 1884 и 1960 гг. было основано 2250 кооперативов работников. Из них только 520 (или 23%) продолжали действовать в 1960 г. Примерно такой же (менее 20%) процент выживаемости производственных кооперативов с 1913 г. прослеживается в Великобритании [23. С. 17]. Наибольшие масштабы производственная кооперация приобрела в Италии. Так, в 1973 г. в Италии насчитывалось 6572 производственных кооператива против 36 в Великобритании [23. C. 46].
К тому же производственные кооперативы ограничивались небольшим числом работников, вследствие чего их влияние на экономику оказалось незначительным. Так, в Великобритании, например, среднее число работников кооператива в 1973 г. достигало 100 человек — примерно столько же, сколько в 1913 г. [23. С. 17]. Казалось, что производственные кооперативы являются неэффективной формой рабочего самоуправления и не имеют перспектив. Тем не менее, начиная c середины 1970-х гг. произошел взлет и в области производственной кооперации. Наиболее впечатляющий рост был отмечен в Великобритании. Там в середине 1970-х было основано Движение за общую собственность в промышленности (ICOM). Оно организовало специальное Агентство кооперативного развития, которое содействовало образованию новых кооперативов. В результате деятельности нового движения число производственных кооперативов в Великобритании выросло с середины 1970-х до 1988 г. с 80 до 1600, или в 40 раз! [23. С. 45—46]. В Италии оно увеличилось с 6572 в 1973 г. до примерно 20 тыс. в 1981 г. В отдельных отраслях кооперативы давали 8—10% промышленной продукции.
Во Франции число производственных кооперативов выросло с 556 в 1978 г. до 1269 в 1983 г. — почти в 2,3 раза всего лишь за пять лет. В целом по странам Европейского Экономического Сообщества с 1970-го по 1981 г. число производственных кооперативов выросло в 2,5 раза, а количество рабочих мест в них — со 197 до 469 тыс. [23. С. 46]. Объясняя причины столь бурного развития производственной кооперации в кризисные 1970-е гг. в развитых капиталистических странах, в отличие от кризиса 1930-х, когда такого роста не наблюдалось, А. И. Колганов отмечает, что изменился сам наемный работник. Научно-техническая революция и возросшее благосостояние повлекли за собой повышение уровня специальной и общеобразовательной подготовки, рост уровня общей и экономической культуры. Вместе с тем изменилось и осознание работниками своей социальной роли. В сущности, речь идет и об общих условиях успешного коллективного самоуправления. Произошли крупные изменения и в специализации производственных кооперативов. На смену старым кооперативным предприятиям, основанным главным образом на технической базе квалифицированного ремесла и неизбежно гибнущим в эпоху массового индустриального производства, пришли новые отрасли, использующие вполне современные технологии: полиграфия, конструкторские разработки, написание компьютерных программ, туристический и юридический сервис, транспортные услуги — таков далеко не полный перечень сфер деятельности, куда активно устремились кооперативы [23. C. 48]. Характерно, что речь идет преимущественно о сфере услуг, ее сегментах, не только требующих высокой квалификации, но и отличающихся относительно невысокой капиталоемкостью, начинать работу в которых сравнительно легко. «Новая волна» производственных кооперативов пользовалась широкой финансовой, организационной и консультационной поддержкой со стороны уже упомянутого Агентства кооперативного развития, муниципалитетов и профсоюзов [23. С. 48—49].
Подводя итоги новой волны производственной кооперации, А. И. Колганов делает вывод, что «производственная демократия является одним из факторов устойчивости и конкурентоспособности современных производственных кооперативов» [23. С. 52]. При этом он ссылается на многочисленные работы западных экономистов. Последние отмечают не только более высокую производительность труда в этих кооперативах по сравнению с аналогичными частными предприятиями, но и, вопреки целому ряду теоретических утверждений, их положительное влияние на занятость, объем капитальных вложений и выживаемость предприятий. Особенно благоприятно они влияют на отношения между управляющими и рядовыми работниками, а также на степень дифференциации в оплате труда [23. С. 52—54].
Однако даже на пике кооперативного движения удельный вес кооперативов в общей занятости в производстве товаров и услуг в Западной Европе оставался ничтожным, составляя менее 1%. Производственные кооперативы являлись, как правило, мелкими предприятиями, очень редко предприятиями средними и никогда не достигали уровня крупных.
Программа ESOP
Намного более широкие возможности вовлечения рядовых работников в управление и собственность открылись благодаря изобретению в США программы ESOP — Employee Stock Ownership Plan (план рабочей акционерной собственности). Программа позволила использовать уже существующие акционерные общества производственного профиля вместо создания новых за счет средств членов кооперативов. Для такого их преобразования требовалась общая заинтересованность прежних собственников и коллектива предприятия. Чаще всего прежние собственники вынуждались к таким преобразованиям сложными экономическими условиями, нередко близкими к банкротству, особенно в период экономических кризисов. Для вовлечения работников в число собственников требовался льготный режим приобретения собственности и, как правильно отмечает А. И. Колганов, намного более высокий, чем ранее, образовательный и профессиональный уровень, опыт коллективных действий [23. С. 71].
Здесь следует отметить, что кризисные явления должны были быть умеренными по масштабам: иначе у работников не было бы желания приобретать предприятия в полную или частичную собственность. Но такими и являлись экономические кризисы в США и других западных странах после Второй мировой войны.
Основоположником идеи ESOP Л. Келсо была разработана удачная и достаточно сложная схема создания таких предприятий [22], учитывающая интересы и реальные возможности всех участников (что не исключает возможности использования других схем). По этой схеме работниками через траст должны были приобретаться только новые выпуски акций [22. С. 114, 116], что при обычных условиях оставляет большую часть пакета в руках прежних собственников и гарантирует их преобладание в органах управления преобразованных компаний. Лишь при многократных новых выпусках акций работники способны стать доминирующими собственниками, на что требуется значительный период времени.
С другой стороны, работники в рамках этой схемы подвергаются минимальному риску, поскольку выплаты ссуд на приобретение в траст новых выпусков акций производятся из средств компании. Компания же заинтересована в предоставляемых государством (или штатами) многочисленных налоговых льготах и, главное, в стабильности состава персонала (работники, покидающие компанию до выхода на пенсию, лишаются прав на акции) и большей заинтересованности работников в ее эффективности и возможности влиять на принятие некоторых экономических решений.
Правда, последняя возможность ограничена лишь принятием решений о ликвидации или слияния предприятия [23. С. 74]. Для работников самым привлекательным в этой схеме является возможность при выходе на пенсию получить немалый пакет акций с высокой рыночной стоимостью. Возможно, больше всего в этой схеме рискует кредитор траста. Следовательно, механически рассматривать все работающие по этой схеме предприятия коллективными, как это делается многими энтузиастами коллективной собственности, было бы очень сильным преувеличением: их можно считать таковыми, лишь если доля работников в собственности превышает 50%. Но таких пока меньшинство, хотя быстро растет не только их число, но и удельный вес.
Многочисленные данные, приводимые сторонниками коллективной собственности, показывают: предприятия, работающие по схеме ESOP, чаще всего более успешны, чем аналогичные частные предприятия. «В 1981 году был проведен опрос 1400 фирм, применяющих ESOP. Обследование показало рост производительности труда в период с 1975 по 1979 год, в то время как на фирмах этих же отраслей, но с традиционными формами собственности она падала. Обследование выявило также, что на трети предприятий, применяющих планы ESOP более трех лет, сократилась текучесть кадров и повысилось качество работы. Более половины фирм отметили улучшение трудовой морали работников и повышение их заинтересованности в успехе компании. Исследование 98 компаний, проведенное сенатом США, показало, что прибыльность в фирмах с планами ESOP в среднем на 50 процентов выше, чем в фирмах того же профиля, но не применяющих эти подходы» [28. С. 264].
При этом предприятия, полностью переданные в собственность работников, в высокотехнологичных отраслях работают более эффективно, чем те, которые принадлежат работникам лишь частично. Так, по данным анализа, проведенного Национальным центром собственности работников, капитал первых растет в 2—4 раза быстрее, чем вторых [21. С. 149]. Вместе с тем более осторожные исследователи (возможно, тоже не совсем объективные) ставят под сомнение обоснованность этих утверждений. Увеличение числа предприятий, работающих по схеме ESOP и занятых на них говорит скорее в пользу оценки сторонников коллективного предпринимательства. Тем не менее вопрос требует дальнейшего исследования. Иногда при банкротстве компаний работники теряли и свои пенсионные накопления. Это происходило даже с такими крупными американскими компаниями, как «Энрон», «Полароид» и «Юнайтед Стейтс эйрлайнс», которые являлись ESOP-компаниями.
Федерация Мондрагон
Наиболее полно идея коллективного самоуправления воплотилась в деятельности группы Мондрагон в Испании. По своему юридическому статусу предприятия этой группы, как и вся группа в целом, являются кооперативами. Однако в силу ее масштабов и уникальности я счел необходимым рассмотреть ее пример отдельно. Характер деятельности группы и длительность ее существования позволяют утверждать, что при определенных обстоятельствах и кооперативы могут являться крупными предприятиями.
По-видимому, успех группы определяется, помимо достоинств кооперативной формы собственности, целой совокупностью благоприятных объективных и субъективных обстоятельств. К объективным обстоятельствам относятся расположение в Стране Басков c ее сочетанием революционных традиций, производственного кооперативного движения, сильных религиозных чувств населения и высокой ремесленной культуры [23. С. 110]. К субъективным факторам относятся выдающиеся моральные, интеллектуальные и организационные качества основателя группы «красного священника» Хосе-Мария Арисмендиарриета (1915—1976).
После амнистии военнопленных республиканцев он получил приход в маленьком городке Мондрагон в Стране Басков. Здесь он столкнулся с острейшими социальными проблемами франкистской Испании, повсеместно проявлявшимися после окончания Гражданской войны: огромной безработицей, «неграмотностью значительной части населения, а отсюда и невозможностью получить квалификацию и овладеть профессией, на которую имеется спрос» [23. С. 111]. Х.-М. Арисмендиарриета начал с развития человеческого фактора — повышения квалификации. После неудачной попытки заручиться содействием властей в создании технического училища он обратился за помощью к населению города и получил финансовую поддержку примерно от 600 человек, что позволило ему в 1943 г. открыть техническое училище, ставшее впоследствии первым кооперативом группы. 11 из первых 20 выпускников получили впоследствии заочное инженерное образование в университете г. Сарагоса.
Первый производственный рабочий кооператив был создан только в 1956 г. на базе разорившегося предприятия по производству электротехнических бытовых изделий. И опять средства были собраны жителями городка. Видимо, не случайно создание этого кооператива, названного «Ульгор»по первым буквам его основателей, совпало с периодом либерализации франкистского режима, когда уменьшились опасения перед небезупречным политическим прошлым Арисмендиарриеты. Впрочем, он не занял в кооперативе какой-либо руководящей должности, предпочтя роль советника (или выбрав ее для облегчения регистрации в
1959 г.). Члены кооператива имели счет, куда зачислялись их взносы в капитал кооператива, а также часть распределяемой между членами кооператива прибыли. В кооперативе была минимальная дифференциация в оплате труда между неквалифицированными работниками и специалистами и руководителями (максимум — 4,5 раза). Но как при столь низкой дифференциации удавалось удержать наиболее квалифицированных специалистов? Видимо, сыграла роль преданность идеям кооперативного движения.
В конце 1950-х — начале 1960-х гг. были созданы еще три производственных кооператива машиностроительного профиля, соединенных производственными связями. Дальнейшее расширение отдельных кооперативов и всей системы кооперативов группы зависело от возможностей внутреннего и внешнего финансирования. Для первого использовался резервный фонд отчислений от прибыли в размере от 35 до 52,6% в 1959—1969 гг., от 10,8% до 29% в 1970-е гг. и около 50% во время экономического спада в Испании в 1980-е гг. [23. С. 115]. Внешнее финансирование обеспечивалось важнейшим институциональным новшеством — созданием по инициативе Арисмендиарриеты в 1959 г. кооперативного банка (Народной трудовой кассы); основным источником капитала и депозитов банка первоначально являлись счета членов кооператива [23. С. 116—117]. Впоследствии он вырос в один из крупнейших банков Испании. Этот банк стал не только финансовым, но и организационным и интеллектуальным центром группы.
После создания кооперативного банка с его финансовой и консультационной помощью развитие сети кооперативов группы ускорилось, и они стали более разнообразными по профилям деятельности. Создавались наряду с новыми промышленными сельскохозяйственные, строительные, потребительские кооперативы и научно-технический кооператив «Икерлан» в составе 90 исследователей. Возник также отдельный женский кооператив по приготовлению пищи и уборке помещений. Они обслуживали преимущественно другие кооперативы группы и их членов. Между кооперативами и Народной трудовой кассой подписывались договоры об ассоциации, которые обеспечивали Народной трудовой кассе роль координатора деятельности группы [23. С. 122—125].
За первые почти 20 лет существования Мондрагонская группа выросла с 8 (1960 г.) до 70 (1979 г.) кооперативов, а число занятых — с 395 (1961 г.) до 15 672 человек (1979 г.) [23. С.132]. Почти все эти предприятия (57) были заняты промышленной деятельностью [23]. За все это время обанкротился только один кооператив.
За первые десятилетия работы значительно улучшились и финансово-экономические показатели группы. Только за 1971—1975 гг. добавленная стоимость на одного занятого выросла в 2,2 раза (частично, видимо, в связи со структурными сдвигами), удвоилась прибыль на капитал [23]. Показателем успехов группы явилось увеличение доли экспорта с нуля в
1960 г. до 7,9 % в 1969 г. и до 12—15% в 1971—1975 гг. [23].
Развитие группы в этот первый период вовсе не было беспроблемным. Ее потрясла забастовка в одном из первых и крупнейших кооперативов — «Ульгар» (июнь 1974 г.), начавшаяся из-за несогласия с новой системой оплаты труда. Забастовка явилась толчком к проведению в начале 1980-х гг. реформы, усилившей кооперативные и демократические тенденции в деятельности всей группы и отдельных кооперативов [23].
Второй период истории группы пришелся на время глубокого экономического кризиса в Испании и вступления страны в Общий рынок, что способствовало резкому обострению конкуренции. Но и в этот период неблагоприятной экономической конъюнктуры группа увеличивала число кооперативов (преимущественно непромышленных) — со 103 в 1983 г. до 172 в 1990 г.; выросли также занятость, обороты, экспорт. По всем экономическим показателям положение Мондрагона значительно улучшилось и стало более устойчивым (за весь период до 1983 г. было закрыто только 3 кооператива против 80% новых предприятий в США за первые пять лет существования); уровень безработицы был существенно ниже средних показателей по Испании. Так, летом 1986 г. в группе было 6,9% безработных против 20% в Испании и 27% в Стране Басков, причем почти все безработные были вскоре трудоустроены в самой группе [23. С. 138—139]. Выросла доля экспорта в промышленном секторе: с 20% в 1980 г. до 28% в 1986 г. Было освоено производство новых видов продукции и новых видов деятельности.
В течение всего периода предприятия группы производили такие разнообразные, зачастую высокотехнологичные и сложные изделия и услуги, как бытовые электротехнические приборы, станки и инструменты, судовые дизели и экскаваторы, промышленные роботы и гибкие производственные системы, электронные компоненты для теле- и аудиотехники и средств связи, приборы технологического контроля, персональные компьютеры, программные продукты, инженерные и управленческие услуги. Еще больше выросли показатели деятельности в сфере науки и образования, прежде всего в интересах самой группы. В ее рамках функционируют более 100 начальных школ, руководят которыми совместно учителя и родители, и 14 технических колледжей (четыре из них достигли университетского уровня) [21. C. 172]. Это говорит об огромной роли, придаваемой в корпорации развитию человеческого капитала.
В связи с ростом масштабов деятельности и усложнением структуры группы были проведены организационные изменения: в 1985 г. на демократических началах были созданы единые руководящие органы. В 1991 г. учреждена должность президента Федерации. Эти реформы дали новый стимул развитию группы, быстрое и успешное развитие которой продолжалось и в последующем. Число занятых на ее предприятиях выросло до 92 773 человек в 2008 г. (более чем в 4,5 раза по сравнению с 1990 г.), оборот в 2014 финансовом году достиг 11,875 млрд евро против 2,5 млрд в 1990 г., т. е. в 5,7 раза в текущих ценах и немногим меньше в ценах неизменных, с учетом их среднегодового роста на 1—2% в год. Лишь после 2008 г. в группе наметился серьезный спад — в результате глубокого кризиса испанской и мировой экономики. 6 ноября 2013 г. обанкротилось крупнейшее промышленное подразделение группы — «Фарго», что стало крупнейшей неудачей за весь период ее существования и поставило под сомнение предыдущие успехи. «Фарго» не смогли помочь ни Национальная касса, ни другие кооперативы. Тем не менее большинство уволенных работников предприятия было трудоустроено внутри группы, а общий объем промышленной продукции корпорации и занятость в промышленной сфере в 2014 финансовом году, по сравнению с 2013-м, изменились незначительно [33].
Обращают на себя внимание высокие темпы экспансии промышленной сферы группы и огромная доля экспорта в ее обороте [33], что является убедительным свидетельством ее успехов. Вместе с тем в работах о мондрагонской модели отсутствуют данные о доходах работников. Вряд ли это случайно. Скорее всего, они мало отличаются от средних по стране. Это может быть платой за большие вложения в развитие физического и человеческого капиталов, общественные фонды потребления, поддержание высокой занятости. К тому же средние данные о доходах не учитывают низкую дифференциацию доходов, так что доходы рядовых работников могут значительно превышать средние по стране при несравненно большей стабильности занятости. Действительно, средняя заработная плата рядовых работников на 13% выше, чем на аналогичных местных предприятиях. Главное достоинство Мондрагонской группы состоит в том, что многие ее рядовые работники почувствовали радость соучастия в управлении, перестали быть простыми винтиками, в отличие от своих коллег на частных предприятиях.
Среди сторонников социализма имеются серьезные сомнения в отношении степени «социалистичности» деятельности и способности Мондрагонской группы изменить природу общества, поскольку она встроена в капиталистическую систему. Они изложены, например, в статье известного российского социолога Галины Ракитской, изучившей опыт группы на месте. Признавая экономические и социальные достижения Мондрагона, она писала в середине 1990-х: «Производственного демократизма в полном значении этого слова здесь нет, профсоюзов здесь нет, тогда как они нужны рабочим-собственникам не меньше, чем наемным. Конфликты, связанные с восприятием ряда порядков как несправедливых по отношению к рабочим, не выходят наружу из-за страха рабочих потерять работу. Кооперативы эксплуатируют труд наемных рабочих. Различия в размерах заработной платы рядовых работников, с одной стороны, специалистов и профессиональных менеджеров с другой, увеличиваются» [27. С. 116—117]. И в качестве общего вывода: «Опыт кооперативной мондрагонской корпорации, как и другие подобные опыты, лишний раз убеждает, что бороться за освобождение труда на своем предприятии можно лишь в пределах, которые отводит этому имеющаяся в данном обществе государственная власть» [27. С. 118]. Не со всеми этими упреками можно согласиться: сами члены кооператива могут защитить своих членов, а в Мондрагонской группе для этого существует специальный Совет. В целом же Мондрагонская корпорация пока является наиболее убедительным доказательством возможностей кооперативной собственности и коллективного предпринимательства в рамках капитализма, оставаясь, конечно, островком социализма внутри моря капитализма.
Остается определить секреты «мондрагонского чуда» и возможности его клонирования. Несомненна роль мудрого основателя модели — Арисмендиарриеты. Он сумел верно определить организационные основы модели — роль Кооперативного банка, взаимоотношения отдельных кооперативов, основы внутренней жизни кооперативов, оценить огромное значение человеческого и интеллектуально капитала в развитии группы, найти нужных людей для руководства первыми кооперативами и банком, вдохновить жителей Мондрагона. Благодаря этому система благополучно пережила своего основателя (Арисмендиарриета умер в 1976 г.).
Вместе с тем, видимо, не случайно в самой Испании мондрагонская модель не вышла за пределы Страны Басков. У этого народа счастливо сочетаются социалистические и христианские ценности. Даже тягчайшие экономические условия жизни Испании и Страны Басков 1950—1960-х гг. пошли на пользу группе: для многих жителей участие в ее работе явилось единственным выходом из жизненных трудностей.
Но если столь удачный опыт воспроизводится столь медленно (в том числе и в самой Испании), то дело, скорее всего, в отсутствии необходимых предпосылок и условий.
Общие итоги деятельности предприятий с коллективным самоуправлением в развитых капиталистических странах после Второй мировой войны
Период после Второй мировой войны явился временем, когда очень старая идея коллективного самоуправления впервые в социально-экономической и политической истории капиталистического мира начала распространяться в широких масштабах. Приведенные выше наиболее важные примеры этого процесса показывают, что этот опыт оказался успешным в экономическом и социальном отношениях. Правда, масштабы участия работников в различных формах был различны: от широкого в кооперативах и группах кооперативов до плана ESOP с гораздо более скромной ролью работников. Сильно различались и географические рамки распространения коллективного самоуправления. Наиболее широко и успешно эта форма организации производства распространялась в наиболее развитых в экономическом и образовательном отношении странах капиталистического мира — США и Великобритании. Если рассматривать ее как разновидность социалистического хозяйствования, то этот факт легко объяснить зрелостью производственных отношений, на чем всегда настаивали Маркс и Энгельс, подчеркивая роль этой предпосылки социализма.
Сколь бы сильно предприятия коллективного самоуправления ни были включены в капиталистическое хозяйство, они остаются чуждыми ему (в разной степени в отдельных формах) по своей организации и принципам. Само существование этого сектора является признаком слабости классического капитализма, даже если само капиталистическое государство и отдельные предприниматели не от хорошей жизни содействовали его развитию. Однако серьезная практическая опасность для капитализма может возникнуть, лишь если степень участия работников в собственности и интегрированности этого сектора (как в Мондрагонской группе) окажется достаточно велика. Пока до этого еще далеко; но важна тенденция, а она восходящая. Тем не менее в рамках капитализма возможности распространения коллективного предпринимательства ограничены как интересами большинства собственников (особенно крупных предприятий) и управляющих, не желающих лишаться своих позиций, так и государства, находящегося под сильным влиянием частного предпринимательства и либеральной идеологии.
Вместе с тем отнюдь не очевидно, что коллективное предпринимательство способно справиться с управлением крупными капиталистическими объединениями и транснациональными компаниями. Даже единственный успешный пример крупного объединения предприятий (Мондрагонская группа) по своим масштабам далек от крупнейших транснациональных компаний, да и происхождение последних отлично в принципе. Капиталистическое государство предпочитает скорее тратить сотни миллиардов долларов для спасения тонущих ТНК, чем побуждать их передавать собственность своим работникам (как это нередко делают владельцы мелких и средних предприятий в аналогичных обстоятельствах при отсутствии государственной поддержки).
Опыт коллективной собственности и самоуправления в зарубежных странах социалистической ориентации и СССР
Побудительные мотивы развития коллективной собственности в странах социалистической ориентации во многом совпадали с аналогичными идеями в капиталистических странах. Речь идет о стремлении создать более справедливое, демократическое и эффективное общество. По мнению сторонников коллективной собственности, этим целям препятствовала преобладающая государственная собственность на средства производства. Она являлась, по их мнению, бюрократической, сдерживала инициативу работников и предприятий, служила экономической основой авторитарного политического режима в обществе в целом и на предприятиях в частности.
Идеи коллективной собственности резонировали с первоначальными социалистическими идеями и социалистическими умонастроениями трудящихся, а их внедрение сталкивалось с противодействием со стороны управляющих предприятиями и работников государственного аппарата.
Имелись и существенные отличия. Экономикам стран социалистической ориентации требовалось вместо планового хозяйства перейти к рыночному хозяйству и конкуренции. С другой стороны, идеи коллективной собственности резонировали с первоначальными социалистическими идеями и социалистическими умонастроениями трудящихся, а их внедрение сталкивалось с противодействием со стороны управляющих предприятиями и работников государственного аппарата.
Опыт коллективного самоуправления в Югославии
Единственным длительным и массовым опытом коллективного самоуправления в зарубежных странах социалистической ориентации является опыт Югославии. Он продолжался около 40 лет: c момента принятия первых законов о трудовом самоуправлении в 1950 г. до ликвидации Югославии как единого государства в 1990 г. и последующего отказа от этой формы собственности ее странами-наследницами.
Югославский опыт первоначально был восторженно принят социалистически настроенными сторонниками коллективного самоуправления как альтернатива бюрократическому и авторитарному социализму. Хозяйственные успехи Югославии в 1950— 1960-е гг., казалось, подтверждали эти надежды. Замедление экономического развития в 1970-х гг., огромные экономические неудачи в 1980-е и политический крах Югославии в 1990 г. вызвали разочарование в этом опыте. Помимо экономических неудач, разочаровывала неспособность самоуправляемых предприятий стать политической опорой социализма: он пал (кроме Сербии и Черногории) так же быстро и почти без сопротивления, как и в странах государственного социализма. Не совсем удачный югославский опыт посеял и большие сомнения в самой идее коллективного самоуправления и коллективной собственности.
Между тем пришло время оценить его более объективно, тем более что к настоящему времени появилась уже значительная научная литература по этому вопросу [24]. Более объективному изучению югославского опыта мешает непонимание отличия между его этапами: ведь результаты реформ, достигнутые на этих этапах, также различались. И вряд ли обоснованно делать выводы о результатах всей системы по средним данным. Вместе с тем на эти результаты заметно влияли структура югославской экономики, макроэкономическая политика государства и общее состояние мировой экономики, в которую Югославия активно интегрировалась с начала 1950-х гг. после разрыва с СССР.
Видный специалист по истории югославской экономики Л. Эстрин выделяет четыре этапа развития системы самоуправления: 1952—1965; 1966—1973; 1973—1987; 1988—1990 гг. [35. P. 187—194]. На первом этапе произошел переход от жестко плановой к регулируемой рыночной экономике и от единоличного управления предприятиями к системе рабочих советов. Тогда государство регулировало макроэкономические процессы благодаря высокому налогообложению чистого дохода (более 60%) и контролю над частью цен. В результате доля инвестиций составляла 34% ВВП — на уровне стран с плановой экономикой в период ускоренной индустриализации. Понятно, что при таком глубоком вмешательстве государства возможности самоуправления были ограничены. Хотя на югославских предприятиях права самоуправления были намного выше, чем в странах государственного социализма, они ограничивались вопросами занятости и оплаты труда; остальные вопросы решались профессиональными управленцами, а выбор директоров предприятия рабочими советами осуществлялся из предложенного им списка. Коллектив предприятия мог распоряжаться (после выплаты налогов) распределением доходов, но не активами предприятия, т. е. не был реальным собственником последнего [35. P. 188—189].
На втором этапе с целью повышения эффективности экономики и роли самоуправления произошли либерализация экономики и расширение прав предприятий. Новации выразились в уменьшении доли налогов в чистом доходе предприятий с 60 до 40%, либерализации ценообразования и внешней торговли. Важнейшими инвесторами, наряду с предприятиями, стали коммерческие банки, образованные предприятиями и местными органами власти, их доля в инвестициях выросла с 3% в начале 1960-х до более 50% в 1970 г. Доля государства в инвестициях снизилась с 60% в начале 1960-х гг. до 16% в 1970 г. Процентные ставки были установлены государством на очень низком уровне [35. P. 189].
В 1974 г. под влиянием обострившихся в результате энергетического кризиса экономических проблем и образовавшихся диспропорций в экономике, а также опасений руководства Союза Коммунистов Югославии, провозгласившего в начале 1950-х гг. уход от непосредственного вмешательства в государственные дела, потери контроля над экономическим и общественным развитием, произошла рецентрализация экономики. Реформа 1974 г. имела две объявленные цели: обеспечить политическое руководство общественным развитием (т. е. контроль со стороны Союза Коммунистов Югославии) и усиление роли самоуправления, подменяемого раннее управляющими. Для обеспечения второй цели предприятия были расщеплены на производственные единицы, названные «основные организации ассоциированного труда» на уровне цеха или аналогичных мелких единиц, которые затем на договорных началах с участием власти объединялись во все более крупные объединения. Эта идея преследовала скорее политические цели: ослабить экономически (а тем самым и политически) коллективное самоуправление при формальном сохранении и даже расширении масштабов.
Как отмечает Л. Эстрин, эта реформа «представляла собой расчетливое отступление от распределения ресурсов с помощью рынка. В новых условиях сделки между менеджментом предприятий, чиновниками местных органов власти, банкирами, часто через аппарат Союза Коммунистов, стали центром решений о размещении ресурсов: политическое или бюрократическое вмешательство в повседневные экономические решения стало широко распространенным» [35. P. 189]. Экономическая система превратилась в систему политических сделок. От двух объявленных ценностей осталась одна: контроль над экономикой формально самоуправляемого сектора (был еще растущий частный сектор) аппаратом Союза Коммунистов и государственной бюрократии. В этой системе мало что оставалось и от рынка, и от самоуправления. Скорее всего, имея в виду и экономическую систему этого периода, один из отцов югославского социализма и системы самоуправления Эдвард Кардель незадолго до смерти в 1979 г. говорил, что «наша система страшна и ошибочна» [25. С. 422]. Одновременно происходило расширение прав республик в экономической области за счет прав центра, которое усилилось после смерти Тито в 1980 г., что резко ослабило возможности единой государственной политики.
На четвертом этапе (между 1988 и 1991 гг.) фактически происходили восстановление и модернизация прежней системы самоуправления и расширение рыночных отношений за счет введения рынка капитала и труда. Закон о предприятиях, принятый в 1988 г., допускал альтернативы общественной собственности и ликвидировал систему базовых общественных единиц. Вместе с тем расширялись возможности образования частных предприятий.
Поскольку Югославия уже в начале 1950-х гг. перешла на международные стандарты макроэкономической статистики, есть возможность сравнить ее макроэкономические результаты с 1961 г. с альтернативными макроэкономическими оценками их динамики в других социалистических странах с преимущественно командной экономикой, а также с показателями некоторых европейских капиталистических стран.
За весь рассматриваемый период среднегодовые темпы ВВП в Югославии были самыми высокими по сравнению с остальными семью европейскими странами с командной экономикой (кроме Албании) и тремя странами с рыночной экономикой. Ее преимущество усиливается тем, что ее экономический рост, в отличие от других европейских социалистических стран, носил в этот период в основном интенсивный характер. Так, доля факторной производительности в росте ВВП в этот период в Югославии составила 55,5% [21. С. 147], в то время как в остальных европейских социалистических странах была примерно в два раза меньше [37. P. 187].
Можно допустить, что альтернативные оценки динамики основных фондов в европейских социалистических странах с преимущественно командной экономикой несколько преуменьшают роль факторной производительности из-за преувеличения (как, по моим расчетам, было в СССР) роста основным фондов, но и при этом огромная разница в пользу Югославии остается. В 1950-х — первой половине 1970-х гг. доля факторной производительности в росте ВВП в Югославии была сравнима с этим показателем в развитых капиталистических странах [31. С. 152; 17. P. 187].
Очень высоким был и рост личных доходов населения. Так, личные доходы на одного занятого в общественном секторе за 1951—1990 гг. росли ежегодно на 4,5% [31. C. 79]. Даже в самом тяжелом 1990 г. потребление наиболее дорогостоящих продовольственных товаров и строительство квартир в Югославии на 1000 человек было больше, чем в сравнимых по уровню довоенного развития странах Восточной Европы [26. C. 670—671, 673]. Таким образом, Югославия, особенно в периоды существования подлинного самоуправления, по макроэкономическим показателям демонстрировала очевидные преимущества перед странами с командной экономикой. Тем более они были очевидны в отношении удовлетворенности потребительского спроса и качества продукции (о последнем говорит огромный спрос на югославские потребительские товары в СССР).
Эти успехи Югославии особенно впечатляют, учитывая огромные потери в физическом и человеческом капиталах, понесенные ею в период Второй мировой войны и из-за огромных военных расходов. Правда, у Югославии, в отличие от стран с командной экономикой, были (особенно с 1975 г.) и свои проблемы: высокий уровень инфляции, безработицы и внешнего долга. Однако они едва ли могут перечеркнуть успехи в темпах экономического роста и достигнутом уровне жизни занятого населения (безработица даже на пике не превышала 7,6%).
Эти успехи могут быть отнесены не к самоуправлению, а к достоинствам рыночной экономики. Некоторые экономисты склонны полагать, что даже в 1960 — первой половине 1970-х гг. самоуправление было лишь красивым фасадом. Однако перечисленные Яношем Корнаи слабости системы самоуправления (безработица и инфляция) [37. P. 468— 469], как и анализ многих специалистов, подтверждают, что при всех ограничениях система самоуправления в этот период функционировала реально.
Более серьезным выглядит упрек в чрезмерной дифференциации доходов. Хотя официальные данные об этом показателе, видимо, не случайно не публиковались, есть свидетельства (которые нуждаются в проверке), что разница в доходах была огромной [36]. Если они правдивы, то роняют тень на югославскую модель самоуправления.
C другой стороны, в Югославии были широко распространены инфляция, безработица, трудовая эмиграция, значительная внешняя задолженность — чего не было (или что отмечалось в меньших размерах) в других социалистических странах. Эти проблемы были вызваны больше всего ошибками в макроэкономической и структурной политике. Вывод о полном провале югославской системы строился на результатах 1980-х гг., когда для устранения огромной инфляции и внешнего долга пришлось принимать очень жесткие меры экономии, которые в 1990 г. привели к макроэкономической стабилизации и созданию условий для возобновления умеренного экономического роста. Гибель Югославской Федерации была связана не столько с экономическими результатами функционирования системы самоуправления, сколько с противоречиями между республиками СФРЮ, в том числе и экономическими.
Опыт коллективного самоуправления в СССР периода перестройки
Хуже всего изучен опыт коллективного самоуправления в СССР. Советские и российские экономисты не потрудились поработать над изучением этого опыта, пусть и весьма скромного. Не заинтересовались им в должной степени и зарубежные ученые. Больше всего им занимались журналисты, — но их статьи разбросаны в различных СМИ конца 1980-х гг., и требуются большие усилия для их поиска, а также оценки их объективности и компетентности (квалифицированных экономических журналистов в СССР было немного).
Производственные кооперативы
Принятие в 1987 г. закона о кооперации открыло дорогу к созданию кооперативов, в том числе в производственной сфере. Для посленэповского СССР это было поистине революционным событием: добровольной кооперации он не знал уже почти 60 лет. Очевидно, требовался очень длительный период времени (скорее всего, десятилетия) для возрождения подлинной кооперации и кооперативной культуры (хотя бы для сбора паевых взносов, особенно значительных в производственной сфере) у относительно малообеспеченного советского населения. Между тем в перестроечной лихорадке о качестве создавшейся кооперативной системы мало задумывались не только «снизу», но и «сверху» [29. C. 20—31].
В результате создававшиеся в спешке по крайне несовершенным законам кооперативы преимущественно являлись либо способом перекачки средств со счетов государственных предприятий в пользу их руководителей (80% кооперативов создавались именно при предприятиях), либо легальным прикрытием частно-предпринимательской деятельности. Подавляющее большинство кооперативов вне связи с государственными предприятиями создавались на средства бывших дельцов теневой экономики: ведь только они и имели свободные средства и задавали тон в этих «кооперативах». О кооперативной демократии в тех условиях не было и речи. Для подлинного кооперативного движения годы перестройки являлись, за редкими исключениями, потерянным временем.
Этот факт вызывал серьезную тревогу у деятелей международного кооперативного движения. Так, председатель Международной организации рабочих кооперативов, входящих в Международный кооперативный альянс, заявил в 1991 г. по поводу советских кооперативов, что альянс «не может оставаться в молчании там, где облик кооперации был столь грубо искажен» [23. С. 61]. Он отметил также, что многие из наших кооперативов представляют собой замаскированный частный или семейный бизнес, использующий каналы черного рынка и практикующий дикий капитализм, что ведет к созданию нового привилегированного слоя, а не к решению проблем советских рабочих. Кооперация же, по его мнению, как раз и призвана противостоять дикому капитализму [23. С. 61—62].
Союз собственников—совладельцев Шухты
В советской и российской печати и экономических изданиях в качестве редкого примера исключительно успешного кооперативного предприятия в России пропагандировался Союз собственников—совладельцев Шухты, возглавляемый бывшим директором дагестанского колхоза М.А. Чартаевым. Хотя он функционировал в области сельского хозяйства, которого я старался избегать в своем анализе, все же ввиду значимости этого эксперимента остановлюсь на этом примере.
Эксперимент начался в 1985 г. и, постепенно расширяясь, принял окончательные формы к 1991 г. К великому сожалению, метод Чартаева и его результаты освещались исключительно им самим и его горячими сторонниками. В отличие от западных экспериментов с коллективным предпринимательством, здесь отсутствовал серьезный анализ метода и его реальных результатов. Эксперимент оборвался в 1993 г. вскоре после смерти Чартаева.
По недостаточно подробным описаниям, система Чартаева в хозяйстве Шухты [30. С. 81—87; 24. C. 88—93] с некоторыми особенностями (внутрихозяйственный расчет, участие в доходах пенсионеров и жителей села, определение доли администрации в доходах, арендная плата за фонды) напоминает смесь кооперативов и других форм участия работников в собственности и управлении. В связи с этим вызывают изумление приводимые в статьях Чартаева и воспроизводимые его последователями фантастические данные о результатах применения модели в 1985—1993 гг. По утверждению Чартаева, за первые три года затраты снизились в 4 раза и продолжали в дальнейшем снижаться, хотя и менее быстро. Производительность труда выросла в 64 раза; относительно же характеристики роста уровня жизни он утверждал, что этот показатель был на порядок выше, чем в целом по стране (не приводя цифр), и в подтверждение этого ссылался на превышение рождаемости над смертностью и огромный объем жилищного строительства (ввод 60 трехэтажных домов для членов кооператива за один год) [20. С. 86]. Эти данные воспроизводятся до сих пор в работах последователей Чартаева. Правда, даже его большие почитатели — более опытные экономисты Колганов, Маляров и Рудык — постеснялись приводить эти данные и дают другие, более правдоподобные: в период 1985—1993 гг. при неизменной численности работников объем производства увеличился более чем в 14 раз, производительность труда — в 3 раза (вместо 64 раз, по словам Чартаева!), а численность административного аппарата сократилась в 7 раз [24. С. 89]. Однако и здесь возникает колоссальная нестыковка между отдельными показателями: при росте производительности труда в 3 раза и прежней численности работников производство должно было вырасти тоже в 3 раза, либо численность работников должна была возрасти в 5 раз, а не оставаться прежней.
Приведенные данные говорят о том, что мы имеем дело, скорее всего, с мистификацией, на которую попалось множество российских сторонников коллективного самоуправления. Грустное впечатление оставляет то, что эта мистификация осталась неразоблаченной. Возможно, она была выгодна не только Чартаеву, но и его союзникам во властных структурах республики.
Другие опыты коллективного самоуправления в период перестройки
О других опытах коллективного самоуправления приходится рассказывать, ссылаясь, к сожалению, вместо работ российских экономистов на исследования американского экономиста Д. Симмонса. Он в течение 15 лет был президентом американской консультативной фирмы «Партисепейшн ассошиэйшн», президентом Совета директоров Ассоциации качества и участия; за это время написал 5 книг и более 60 статей по вопросам современного менеджмента. В 1988—1991 гг. Д. Симмонс работал над решением проблем приватизации и совершенствования управления в России [28. С. 5], что позволило ему получить представление об этой проблеме из первых рук.
Для иллюстрации больших возможностей самоуправленческих предприятий в России он приводит два примера. Первый относится к расположенной к северо-западу от Москвы, сразу за кольцевой дорогой, мебельной фабрике «Вешки», которая три года подряд увеличивала объем прибыли в среднем на 40% в год и удвоила занятость. В течение трех лет было освоено производство новых видов продукции, построены новые жилые дома и плавательные бассейны. Между тем «раньше это было сонное предприятие, триста работников которого выпускали кухонную мебель и тревожились о том, что несут им перестройка и гласность» [28. C. 10].
Если быстрый рост прибыли можно отнести к последствиям инфляции, то рост занятости в 2 раза и строительство жилья и плавательных бассейнов (!) являются несомненным свидетельством крупных экономических успехов. Их секрет состоял в переходе по инициативе директора сначала на аренду, а затем на самоуправление (формально лишь в конце 1992 г.) с вовлечением всех работников в принятие решений и участие в доходах.
Второй пример касается уже очень крупного и значимого предприятия — одного из крупнейших в СССР станкостроительных предприятий «Красный пролетарий» со значительной долей оборонных заказов в продукции. Изменения начались после того, как оборонный заказ был сведен к нулю. Симмонс подробно описывает усилия руководства предприятия по улучшению управления им с использованием американских консультантов. В качестве успехов Симмонс указывает на производство или разработку 12 новых видов продукции, продажу в США токарных станков почти на 2 млн долларов [28. С. 11]. Обращает на себя внимание, однако, что исследователь ничего не сообщает о самоуправлении на предприятии, — так что пример явно неудачен.
В предисловии к книге Д. Симмонс сообщает также о переходе на самоуправление таких крупных предприятий, как Московский вертолетный завод и Саратовский авиационный завод, не приводя никаких подробностей. К ним же он относил гостиницу «Измайлово» и фирму МНТК во главе со Станиславом Федоровым; однако сведения о результатах их деятельности Симмонсом не приводятся. В МНТК действительно было введено участие работников в доходах, но отнюдь не в управлении, которое осуществлялось Федоровым единолично. Число удачных примеров явно выглядит незначительным.
Из-за недостатка места опущу анализ результатов деятельности Совета трудовых коллективов (о них говорилось в первой части настоящей статьи). Скажу только, что они были в целом негативными [32. С. 394— 397].
Общие итоги коллективного самоуправления в странах социалистической ориентации
Результаты коллективной собственности и самоуправления в социалистических странах оказались в целом менее удачными, чем в капиталистических, — хотя и не полным провалом, как часто представляется в литературе либерального толка. Можно объяснять это чуждостью данной формы этим странам: в частности, именно на такой интерпретации настаивали Ленин в борьбе с «рабочей оппозицией» и КПСС в критике югославского пути к социализму.
Но то же самое можно объяснить и отсутствием необходимой подготовки (обучения работников и т. п.) или достаточной поддержки со стороны государства. Можно напомнить и о социально-экономической и культурной отсталости стран, вставших на путь социализма. И, разумеется, коллективное самоуправление сталкивалось с сопротивлением хозяйственной и связанной с ней государственной бюрократии. Однако прошлые неудачи не означают отсутствия будущих перспектив при условии более основательной подготовки и добровольности применения.
Заключение
Коллективное самоуправление и коллективная собственность являются важнейшим явлением в современном мире. Они имеют и блистательные успехи (такие, как Мондрагонская группа), и крупные неудачи. Но уже сама длительность его существования, а также несомненные успехи в разных странах и формах заставляют отнестись к нему с внимательностью и уважением. Можно считать его будущим человечества — как это делал В. Белоцерковский и делают В. М. Соколов с единомышленниками в разных странах — и утверждать, что мир еще не дозрел для него. Но это обязательно произойдет из-за экономических, политических и нравственных пороков современного капитализма и в меру нравственного и профессионального совершенствования работников и прогрессивных структурных изменений в экономике.
В пользу этой точки зрения говорит все большее распространение феномена самоуправляющихся предприятий в разных формах, прежде всего, в наиболее развитых странах и передовых отраслях экономики после Второй мировой войны. Можно считать кооперативное движение лишь важным средством улучшения современного капитализма, а можно видеть в нем зародыш социализма XXI в. С учетом имеющегося передового опыта и конкретных условий разных стран он способен
получить широкое распространение и в бывших социалистических странах. В любом случае этот феномен следует тщательно изучать, как это делается в западном мире. И здесь Россия явно отстает.
Хочется надеяться, что это отставание временное.
Литература
1. Альтернативы. 1996. № 2.
2. Белоцерковский В. Продолжение истории: синтез капитализма и социализма. М., 2002.
3. Белоцерковский В. Путешествие в будущее и обратно. Повесть жизни и идей : в 2 кн. М. : Летний сад, 2005. Кн. 1.
4. Белоцерковский В. Путешествие в будущее и обратно. Кн. 2.
5. Белоцерковский В. Самоуправление — будущее человечества или новая утопия? М. : Интер- Версо, 1992.
6. Глазьев С. Ю. Разгосударствление общественного производства: возможности осуществления. Трудный поворот к рынку. М. : Экономика, 1990.
7. Келсо Л. О., Келсо П. Х. Демократия и экономическая власть. Ростов-на-Дону : Феникс, 2000.
8. Курашвили Б. П. Новый социализм. К возрождению после катастрофы. М., 1997.
9. Портфель приватизации и инвестирования. М., 1992.
10. Приватизация государственных и муниципальных предприятий в России. М., 1992.
11. Приватизация по-российски / под ред. А. Чубайса. М., 1999.
12. Симмонс Д., Мэрс У. Как стать собственником. Американский опыт участия собственников в собственности и управлении. М., 1993.
13. Соколов В. М. Перестройка: обновление или крах социализма? Новосибирск, 1990.
14. Сорман Г. Выйти из социализма. М., 1991.
15. Тарловский В. Народные предприятия России // Экономика и жизнь. 2011. 07.10.
16. Федеральный закон от 19 июля 1998 г. № 115-ФЗ «Об особенностях правового положения акционерных обществ работников (народных предприятий) (с изменениями и дополнениями)». — http://base.garant.ru/12112456/ (дата обращения: 04.03.2016).
17. Шик О. Весеннее возрождение — иллюзии и реальность. М. : Прогресс, 1991.
18. Ясин Е. Г. Российская экономика. Истоки и панорама рыночных реформ. М. : Изд-во ВШЭ, 2003.
19. Blasi J. R., Kruse D. L. The political economy of employee ownership in the United States: From economic democracy to industrial democracy? // International Review of Sociology. 2006. Vol. 16. № 1.
20. When workers are owners // Economist. 2015. 22—28.08.
21. Белоцерковский В. Продолжение истории: синтез капитализма и социализма. М. : ВИНИТИ, 2002.
22. Келсо Л. О., Келсо П. Х. Демократия и экономическая власть. Ростов-на-Дону : Феникс, 2000.23. Колганов А. И. Коллективная собственность и коллективное предпринимательство. М., 1993.
24. Колганов А., Маляров О., Рудык Э. Каков потенциал системы Чартаева? Вместо послесловия // Альтернативы. 1996. № 2.
25. Матонин Е. В. Иосип Броз Тито М. : Молодая гвардия, 2012.
26. Народное хозяйство СССР в 1990 году : статистический ежегодник. М. : Финансы и статистика, 1991.
27. Ракитская Г. Миф левых о Мондрагоне. Что мы хотели узнать в Мондрагоне // Альтернативы. 1996. № 2.
28. Симмонс Д., Мэрс У. Как стать собственником. Американский опыт участия собственников в собственности и управлении. М., 1993.
29. Ханин Г. И. Экономическая история России в Новейшее время. Новосибирск : Изд-во НГТУ, 2012. Т. 2: Период перестройки (1988—1991).
30. Чартаев М. Союз собственников-совладельцев // Альтернативы. 1996. № 2.
31. Шимон-мл. Д. Экономическая история социалистической Югославии. — http://papers.ssrn. com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2094334 (дата обращения: 03.03.2016).
32. Шубин А. В. Парадоксы перестройки. Упущенный шанс СССР. М. : Вече, 2005.
33. Annual Report 2014. — www.mondragon-corporation.com/eng/about-us/economic-and-financial- indicators/annual report/ (дата обращения: 03.04.2016).
34. Estrin S. Self-Management: Economic Theory and Yugoslav Practice. Cambridge : Cambridge University Press, 1983.
35. Estrin S. Yugoslavia: The case of self-managing market socialism // Journal of Economic Perspectives. 1991. Vol. 5. № 4.
36. Karadjis M. Yugoslav Market socialism: from heyday to collapse. — http://mihalisk.blogspot. ru/2005/08/yugoslav-market-socialism-from-heyday.html (дата обращения: 03.03.2016).
37. Kornai J. The Socialist System. The Political Economy of Communism. Princeton (NJ) : Princeton University Press, 1992.
Текст статьи приводится по изданию: Ханин Г.И. Самоуправление и коллективная собственность: панацея или великая иллюзия? // Свободная мысль. 2016. № 2 (1656). С. 131-148; Ханин Г.И. Самоуправление и коллективная собственность: панацея или великая иллюзия? (Окончание) // Свободная мысль. 2016. № 3 (1657). С. 107-126.