2017/09/12

Индивидуальное и кооперативное предпринимательство в период перестройки (1988-1991 годы)

После некоторого периода неопределенности в выборе экономической политики, уже с конца 1986 года наметилось ее направление. Ее подлинным началом [8] можно считать принятие 19 августа 1986 года постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по совершенствованию управления внешнеэкономическими связями». Согласно этому постановлению некоторым министерствам и крупным предприятиям был разрешен, правда под контролем внешнеэкономических министерств и банков, непосредственный выход на внешний рынок, прежде всего в торговле и экономическом сотрудничестве со странами СЭВ. Другим элементом постановления было разрешение этим министерствам и предприятиям создавать совместные предприятия с зарубежными партнерами по производству и реализации продукции. Хотя масштабы предложенных изменений казались небольшими (ограниченное количество субъектов, контроль сверху), их значимость была исключительна велика. Самое поразительное в этом постановлении состояло в том, что оно касалось наиболее чувствительной сферы хозяйственной жизни, преждевременная, даже ограниченная либерализация которой являлась наиболее опасной для экономики страны. Напомню, как в самый разгар нэпа Ленин яростно протестовал против либерализации именно внешней торговли, опасаясь слома экономики страны более мощными конкурентами («все вывезут»).

Для либерализации внешнеэкономических связей в СССР в середине 1980-х годов не было к тому же ни юридических (необходимое законодательство), ни экономических (цены, валюта), ни кадровых (знакомство с состоянием и условиями внешнего рынка, опыт переговоров) предпосылок. Будучи абсолютно непродуманным и поспешным, это постановление диктовалось острым желанием предприятий и министерств получить возможность ездить за границу, посещать другие страны и т. д. Бесспорные слабости монополии внешней торговли этими мерами не преодолевались, а дополнялись новыми, еще большими, слабостями. Принятие данного документа намного усложнило координацию внешнеэкономической деятельности, потребовало усилий по контролю над ней, неизбежно порождало новые проблемы соотношения поставок на внутренний и внешний рынок, установления более обоснованного курса рубля. Сложнейшие вопросы возникали при создании совместных предприятий с иностранным капиталом.

Другим важнейшим мероприятием было принятие 19 ноября 1986 года Закона СССР «Об индивидуальной трудовой деятельности». Этот закон в строго определенных отраслях расширял индивидуальную (в сущности, частную), т. е. ограниченную масштабами некоторых членов семьи, хозяйственную деятельность. Полный рабочий день этой деятельностью разрешалось заниматься только пенсионерам, остальным гражданам — лишь часть рабочего дня. В этом ограничении сквозил страх лишить государственные предприятия рабочей силы. Из-за таких ограничений экономический эффект данного закона, расширявшего легальные основы частной инициативы в области ремесла и бытового обслуживания населения, слабо развитых в СССР, мог быть крайне ограниченным. Его значение было по преимуществу идеологическим и политическим: частную собственность перестали запрещать, она легализовалась. Это был маленький шаг к капитализации экономики.
Слабое экономическое влияние этого закона объяснялось не только установленными в нем ограничениями, но и тем, что лишь очень немногие виды экономической деятельности могли осуществляться силами одного-двух человек. Кроме того, теневые индивидуальные предприниматели считали более целесообразным для себя продолжать теневую деятельность, чем легализоваться, что было связано с уплатой налогов и различными проверками, сопряженными с вымогательством взяток. Как отмечалось в печати, регистрировались в качестве индивидуальных предпринимателей преимущественно в целях легализации своих прошлых незаконных доходов. Так, выборочный анализ в одном из районов Московской области показал, что 90 % заявок на участие в индивидуальной трудовой деятельности было подано лицами, имеющими судимость, работающими в торговле, автосервисе — в самых криминальных отраслях советской экономки [9].
В условиях командной экономики введение даже в ограниченных размерах частного предпринимательства, помимо некоторых плюсов, несло на себе не меньше и минусов для развития всей экономики. Так, разрешение частного извоза облегчало транспортные проблемы состоятельных слоев населения, но одновременно приводило к огромному обогащению частных таксистов, пользовавшихся почти бесплатным бензином, дефицитом транспортных услуг и уклонявшихся от уплаты налогов. Заниматься частным извозом, как и многими другими видами индивидуального предпринимательства, оказывалось намного выгоднее, чем работать на государственных предприятиях.

Вследствие указанных причин число легальных индивидуальных предпринимателей в СССР оставалось ничтожным, невелик был и их рост. Так, в 1985 году число занятых легальной индивидуальной трудовой деятельностью составило 100 тыс. человек и за пять последующих лет увеличилось лишь до 673 тыс. человек [10]. Подавляющее большинство из них не собиралось расширять масштабы своей деятельности, оставаясь в теневом секторе. Наиболее известным среди них оказался фермер Николай Сивков, взявший вместе с членами семьи в аренду у колхоза значительные земельные площади и получивший прозвище «архангельский мужик».
В связи с расширением возможностей легальной индивидуальной трудовой деятельности и экономической характеристикой следующего этапа частного предпринимательства — кооперативного — уместно рассмотреть прибыльность этой деятельности в условиях командной экономики для частных лиц. Для этого имеется уникальный источник, к которому я буду прибегать и в дальнейшем: очень откровенные воспоминания предпринимателя Александра Паникина [11].
Систематической предпринимательской деятельностью Александр Паникин занялся в возрасте 24 лет в Ленинграде. Он начал делать из гипса маски африканских идолов, которые тогда пользовались большим спросом у населения и которые не изготавливались государственными предприятиями. Эти изделия он сам же и продавал. Первые маски обходились (по стоимости сырья) в «копейки», а уходили по 5 р. Сделанные за день маски он продавал к концу дня, имея выручку до 200 р. [12]. Тогда (1974 год) это была среднемесячная зарплата в СССР.
Овладев технологией изготовления масок, арендовав по знакомству помещение и наняв подсобного рабочего, Паникин организовал массовое производство своей продукции. Вскоре он сумел на вырученные деньги купить автомашину и «полгода просто наслаждался возможностью тратить деньги, почти не считая» [13]. В поисках новых рынков сбыта он со своим напарником едет в Москву с грузом масок и за полчаса продает весь свой товар уже по цене в 10 р. (ввиду отсутствия конкуренции в Москве в этом секторе рынка), выручив 1000 р. — по 500 р. на каждого.
«Если сейчас на меня неожиданно свалится миллиард, я уже не испытаю и доли того восторга, который испытал в тот день в Москве», — пишет Паникин [14]. Наезжая раз в неделю в Москву, он выручал «чистыми» 3 тыс. р. — в 15 раз больше среднего заработка в СССР в месяц. За одно лето 1975 года он заработал 25 тыс. р.
Прервусь на минутку, чтобы осмыслить вместе с читателями то, что произошло с Паникиным. Откуда такие баснословные заработки? Очевидно, это, вдобавок к огромной предприимчивости, во многом еще и рента от слабости командной экономики: косность государственных предприятий, ничтожные ставки аренды, дешевизна сырья, неуплата каких-либо налогов (один налог с оборота отнимал бы половину доходов), появившаяся тогда товарно-денежная несбалансированность, невозможность реализовать все доходы в государственной торговле. Но также и слабая конкуренция: в Ленинграде эти маски делали только 40 человек, а в Москве вообще никто. Обращают на себя внимание и весьма примитивные формы этого предпринимательства: незначительные масштабы, применение ручного труда, короткий производственный цикл, отсутствие специализации и кооперирования, совмещение производства и торговли в одном лице. Вряд ли оно было производительным, и только отсутствие конкуренции и другие перечисленные выше особенности делали его столь выгодным, но и рискованным. Автора воспоминаний не покидал страх перед арестом, что останавливало многих других потенциальным предпринимателей и конкурентов.
После довольно длительного перерыва, вызванного, видимо, желанием приобрести более безопасный легальный статус театрального администратора, А. Паникин в начале 1980-х годов возвращается к своей прежней деятельности и вскоре расширяет ее масштабы. Он переходит уже к частично легальной деятельности, получив на нее патент. Фактически он создает артель из обладателей патентов, организовав специализацию между своими работниками, которых было уже десятки, разделив производство, торговлю (с рук), снабжение и выявление спроса, управление. Усовершенствовалась также технология, обновлялась номенклатура продукции (знаки зодиака, брошки, клипсы, серьги, бегающие на колесах мышки, пинетки для детей), расширились рынки сбыта — типичные черты истинного предпринимательства. За счет новых технологий рентабельность по-прежнему была фантастически высокой: себестоимость составляла 2-3 % от цены, в то время как у «цеховиков» — 40-50 % [15]. Талантливейший предприниматель! Редчайший случай: Паникин информирует о распределении своих чистых доходов (10 % — рабочие, 40 — реализаторы, остальные — 50 % сам Паникин). Норма эксплуатации 500 %, при копеечной цене сырья из бракованных отходов, фантастическая рентабельность продукции, очень высокая доля торговли в цене. На сберкнижке лежит 500 000 р. [16] — по тем временам огромная сумма. И это преимущественно за 3 года предпринимательской деятельности во главе артели. Но все еще примитивнейшее предпринимательство: простейшие изделия, ручное производство, короткая производственная и сбытовая цепочка, примитивная сырьевая база. И, конечно, никакого внешнего финансирования. Бизнес XVIII века. Но это был уже фактически прообраз деятельности следующего этапа частного предпринимательства в России — кооперативов, к истории которого я перехожу. История Паникина многое объясняет в их успехах и неудачах.
При всей ограниченности, можно сказать, ничтожности, произведенных до лета 1987 года хозяйственных реформ они все же сигнализировали о направлении предполагаемых изменений в хозяйственном механизме. Более определенный и намного более масштабный шаг был предпринят в феврале-марте 1987 года с принятием нескольких постановлений Совета министров СССР о создании кооперативов в области бытового обслуживания населения, общественного питания и производства товаров народного потребления [17]. Открывались возможности создания намного более крупных предприятий. Сфера деятельности кооперативов первоначально ограничивалось потребительским сектором экономики, более отсталым, но и намного более прибыльным. Кооперативы являлись по форме предприятиями общественной собственности, и их создание обосновывалось выполнением заветов В.И. Ленина о развитии этой формы социалистической собственности («строй цивилизованных кооператоров»). Кооперативам лишь в ограниченных размерах разрешалось использовать наемный труд, но никаких количественных ограничений прямо не было установлено. Однако за этим ограничением никто не следил, и фактически с самого начала почти все кооперативы стали обычными частными предприятиями. В этом проявилась крайняя слабость самоорганизации общества и уже тогда обнаружилась беспомощность государства и коммунистической партии, оказавшихся неспособными пресечь это явное нарушение смысла закона о кооперации. Кооперативы стали очень удобной формой легализации теневых капиталов, и многие (но далеко не все) деятели теневой экономики создали кооперативы. В то же время, поскольку нижняя планка капитала кооперативов даже не была установлена, их создавали и наиболее предприимчивые граждане из других слоев населения, особенно технической и гуманитарной интеллигенции. В отличие от индивидуальной трудовой деятельности кооперативы чрезвычайно быстро распространились, и уже в первый год их насчитывалось тысячи по всей стране, с сотнями тысяч членов этих кооперативов. К концу 1987 года было создано 13,9 тыс. кооперативов с общей численностью работающих (включая совместителей) 155,9 тыс. человек [18], а к концу следующего года их численность выросла почти в 6 раз, достигнув 77,5 тыс. с численностью занятых 1396,5 тыс. человек. Очевидно, этот всплеск активности населения в 1988 году объяснялся, с одной стороны, финансовыми успехами первых кооперативов и высокими заработками в них, а с другой стороны — уже определившимся после 19-й партийной конференции в 1988 году курсом на создание многоукладной рыночной экономики. В первые годы своего существования средний размер каждого кооператива оставался очень скромным, но он быстро увеличивался: с 11,2 человек в 1987 году до 18 человек в конце 1988 года. В конце
1989   года число кооперативов составило уже 193,1 тыс., а число занятых в них достигло очень внушительной величины в 4,8 млн человек со средним числом работающих в одном кооперативе 25,2 человека. В конце 1990 года число кооперативов выросло до 245,4 тыс., а число занятых в них — до 6,1 млн человек. Рост был, но явно замедлился, что частично объясняется тем, что как раз в 1990 году появились новые, более удобные для предпринимателей, формы деятельности в связи с принятием законов о собственности в СССР и РСФСР и часть кооперативов начала реорганизовываться в эти формы, хотя в массовом масштабе этот процесс развернулся в 1991 году. Среднее число занятых на один кооператив даже упало до 24,8 человека — это говорило о том, что наиболее крупные кооперативы уже перерегистрировались в предприятия других форм собственности. Вместе с тем создание кооперативов с такой малой средней численностью занятых означало появление в СССР столь необходимого для экономики слоя мелких предприятий, которые в развитых странах играли важную и положительную роль в экономике. Оставалось выяснить, сыграют ли они такую же роль в СССР с совершенно другой экономической и общественной средой.
К данным о росте кооперативного движения нужно, однако, относиться весьма осторожно. По оценке наиболее компетентного исследователя кооперативного движения периода перестройки А.А. Глушец- кого, большинство кооперативов создавалось путем преобразования государственных предприятий или их частей [19], что не требовало вложения каких-либо средств от пайщиков. Особенно это было характерно для строительных кооперативов и кооперативов в сфере общественного питания, где таковых было подавляющее большинство. Таким образом, далеко не весь этот прирост свидетельствует о предпринимательской активности снизу.
Очень быстро выявилась тенденция кооперативов скрывать реальные размеры своей деятельности, ради уклонения от налогов. Проще всего это установить по объявляемым смешным средним заработкам членов «кооперативов»: немногим более 100 р. в месяц в 1988 году, что было в несколько раз меньше реальных заработков рядовых членов кооперативов. Соответственно в несколько раз занижалась и выручка кооперативов. Капитализм в СССР начинался с большого обмана.
Постепенно расширялась сфера деятельности кооперативов. Помимо кооперативов по производству товаров народного потребления, общественного питания и бытового обслуживания населения возникло множество строительных, научно-исследовательских и других кооперативов в отраслях, где не требовались большие первоначальные затраты капитала.
Уже в первые годы обнажились в полной мере противоречия между командной экономикой и возникшим частным предпринимательством, и крайняя слабость, и деструктивность этого только что возникшего частного предпринимательства, вопреки ожиданиям значительной части общественности быстрых положительных результатов от ее появления. Прежде всего довольно быстро многие руководители государственных предприятий поняли, что «кооперативы» могут стать удобным каналом личного обогащения за счет своих же предприятий. Созданные родственниками и доверенными людьми, часто на основе государственных предприятий или их частей (неясно, как определялась величина пая в этом случае и определялась ли вообще), «кооперативы» реализовали по повышенным ценам часть продукции предприятий, выполненных его работниками в рабочее время (по основному месту работы), результаты научных и конструкторских разработок и т. д. Поскольку на кооперативы не распространялись ограничения по фонду заработной платы, по получению денег по безналичным счетам, было очень выгодно проводить через кооперативы работы, осуществлявшиеся фактически на государственных предприятиях. Следовательно, данные о деятельности кооперативов не отражают их реальной деятельности. Наконец, поистине безбрежные возможности обогащения открывала разница между низкими государственными оптовыми и розничными ценами (например, на сырье) и высокими свободными ценами на дефицитном потребительском рынке. Вероятно, надо было либо подождать с началом кооперативного движения до перехода к рынку в государственном секторе экономики, либо установить (и соблюдать) строгие ограничения на характер деятельности кооперативов. При отсутствии этих условий развитие кооперативов, внося минимальный положительный вклад в удовлетворение спроса населения, а тем более в научно-технический прогресс, очень серьезно дезорганизовало деятельность государственного сектора экономики и денежное обращение страны, усилив и без того большую денежно-товарную несбалансированность в экономике.
Весьма полезно рассмотреть процесс возникновения кооперативного движения как важнейший этап формирования капитализма в России. В этот период сфера действия капитализма в стране серьезно расширилась. Наряду с сотнями тысяч нелегальных деятелей теневой экономики (только часть из них перешла в легальный сектор) появились сотни тысяч легальных капиталистов. Если сложить теневой и легальный частные секторы, то увидим, что к концу 1989 года там насчитывалось уже, возможно, более 10 млн занятых. Точнее установить невозможно — нелегальный сектор не заявлял о своих размерах. Вместе с тем этот сектор охватывал все еще только мелкие предприятия, преимущественно в сфере услуг.
О характере деятельности кооперативов невозможно судить по отраслевой статистике кооперативов. Реальная сфера деятельности кооперативов очень сильно отличалась от заявленной в уставе, и государственные органы слабо боролись с этими нарушениями.
О реальном положении в кооперативном движении проще всего судить по воспоминаниям его участников. Я выбрал несколько наиболее известных из них, чтобы дать наглядную картину того, что происходило в кооперативном движении в этот период.
Начну с уже упоминавшегося Александра Паникина, который весной 1988 года создал кооператив по пошиву швейных изделий. Он пошел тогда по самому трудному и наименее рентабельному направлению — производственному, и неуклонно шел по нему многие годы. Первоначально в его кооперативе «Челнок» работали шесть швей, снабженец и сам Паникин. В связи с новыми возможностями Паникин поднял производство на более высокий технический и организационный уровень. Он приобрел у государственной трикотажной фабрики импортные, хотя и подержанные, швейные машины, и таким образом труд стал механизированным. Паникин не пишет, во сколько ему обошлись эти покупки. Но он вполне мог здесь использовать часть своих накоплений, образовавшихся в связи с тем, что в отличие от большинства новых частных собственников он свои доходы использовал для личного потребления в минимальной степени (настоящий капиталист). Перейдя на производство остро дефицитных тогда трикотажных трусов и маек, он получал по некоторым из этих изделий все еще огромную прибыль — рентабельность составляла 700 % [20]. Начав с продажи своих изделий с лотков, он уже летом 1989 года перешел к строительству киосков («на фоне палаток они смотрелись как чертоги», — пишет Паникин), а вскоре «поставил» (не ясно, что значит это слово — то ли приобрел, то ли, скорее всего, построил) три магазина. Первоначально трикотажное полотно покупали по низким ценам у государственных предприятий, а когда те стали отказываться его поставлять по таким ценам своим конкурентам, стали на купленной пряже размещать заказы на вязальные, отделочные и красильные работы на государственных предприятиях. Самое сложное по-прежнему делали государственные предприятия. Паникин самокритично отмечает: «своими коммерческими рекордами мы были обязаны прежде всего временно благоприятной для нас конъюнктуре. Эти рекорды свидетельствовали не столько о нашей предприимчивости, сколько о неповоротливости и нерачительности государственных фабрик с их худсоветами, многомесячными согласованиями стандартов и утверждениями цен» [21].
Уже к осени того же 1988 года вместо комнаты взяли в аренду помещение площадью в 330 м2 в ветхом здании. К началу 1989 года швей стало более 20, а управленческий аппарат вырос до трех человек — самого Паникина, снабженца и бухгалтера. Вскоре появился и инженер-текстильщик — бывший главный инженер трикотажной фабрики. С его приходом кооператив стал производить намного более сложные изделия — платья, спортивные костюмы, рубашки. «Это был гигантский шаг вперед, потребовавший развития всей технологии...» — и приобретения нового оборудования, и повышения культуры производства. В связи с более высокими заработками, чем в государственной легкой промышленности, в кооператив перешли и другие специалисты из государственных предприятий [22].
Вскоре выявились опасности большой зависимости от смежников и арендаторов, которые стали шантажировать разбогатевший кооператив, требуя все большей платы за свои услуги. «Стало ясно, что такая зависимость через несколько месяцев приведет к разорению» [23]. Чтобы создать собственный вязальный цех с машинами в несколько тонн, Паникин летом 1990 года добивается передачи его кооперативу еще одного свободного здания — бывшего склада. И на этой территории, и на базе полуразрушенного одноэтажного здания за лето строит четырехэтажное здание, общей площадью 800 м2. Построили как раз вовремя, так как поставщик полотна поднял цены на вязание в 10 раз (!). Еще один шаг к расширению масштабов производства и его технического уровня был пройден. И все еще на свои собственные средства. А спокойствия, несмотря на крупные достижения, нет. Интересны рассуждения автора воспоминаний, передающие, видимо, ощущения многих кооператоров в начале 1991 года: «Что дальше? Ну, еще полгода, ну год — и все равно крышка, не выбраться. Неотвязна мысль, что все достижения — лишь продление агонии... Перспектив никаких, безысходность. Госпромышленность методично подминала кооперативный вереск, ростки едва взошли и уже почти затоптаны. В воздухе сгущалась эфемерность происходящего» [24]. Откуда такой пессимизм у в высшей степени успешного и талантливого предпринимателя? В чем причина? Очевидно, в том, что даже самые успешные производственные кооперативы все еще опирались на госпромышленность, паразитировали на ней и без ее поддержки были обречены. Создать жизнеспособный производственный кооперативный сектор не удалось. Даже малоэффективная госпромышленность оказывается жизнеспособней, опираясь на уже созданный потенциал и большой производственный опыт. Выход Паникин находит в создании совместного предприятия с «самим собой» — с созданным в Германии предприятием, основанным на выручку от производства и продажи в Германии матрешек, что дает «возможность конвертировать рубли, закупать технологии, свободно пересекать границу». Открылась возможность построить всю технологическую цепочку, освободившись от опасной зависимости от госпро- мышленности. Забегая вперед в изложении событий, скажу, что на международной выставке текстильного оборудования летом 1991 года Паникин заключил контракт с ведущими западными фирмами на поставку оборудования стоимостью 800 тыс. долларов (по рыночному курсу того времени 16 млн р.) и даже оплатил большую часть этой суммы.
Следующий тип кооператора, знаменитый уже в конце 1980-х годов Артем Тарасов — первый советский легальный миллионер. В отличие от Паникина, многие годы профессионально занимавшегося предпринимательством, Тарасов был научным работником, кандидатом технических наук. В кооперативное движение попал почти случайно. Первый опыт оказался вдохновляющим. Декларировав в качестве своей цели ремонт бытовой техники, созданный кооператив, где Тарасов был заместителем председателя, занялся брачными знакомствами (такие бюро социолог В.Э. Шляпентох предлагал создать еще в середине 60-х годов). За первую неделю своей деятельности кооператив из четырех человек увеличил объем выручки с 7 тыс. р. в первый день работы до 50 000 — на четвертый день и более 70 000 — на шестой [25]. После этого кооператив был закрыт за нарушение заявленных целей деятельности, а деньги пришлось вернуть гражданам, но огромные возможности получения доходов в кооперативах из-за неповоротливости государственного сектора уже были продемонстрированы. Через несколько месяцев Тарасов организует новый кооператив «Техника», в устав которого был внесен, по утверждению Тарасова (в его воспоминаниях немало, как мне кажется, неточностей), поразительный пункт: «Разрешается любая деятельность, не противоречащая советскому законодательству». Скорее всего большую роль сыграло знакомство с начальником отдела по кооперативному движению в Мосгорисполкоме — Ю. Лужковым, коллегой по научному химическому институту, где работал Тарасов, с Лужковым Тарасов встречал Новый, 1991, год. Деятельность нового кооператива действительно оказалась весьма многообразной. Начав с ремонта импортной радиотехники, он быстро перешел к высокоинтеллектуальной и чрезвычайно доходной деятельности по составлению русскоязычных программ для персональных компьютеров. Здесь проявились сильные стороны Тарасова как руководителя. Он умел находить (и хорошо платить им!) исключительно талантливых людей, не востребованных системой и впоследствии ставших очень успешными предпринимателями и крупными учеными. За знаменитую в свое время программу «Лексикон» кооператив от первого же заказчика получил 200 000 р., а ее составитель — 35 000 р., что в десятки раз превышало его прежние годовые доходы. Через некоторое время на этих программах кооператив заработал первый миллион рублей чистой прибыли. Предпринимательские идеи у Тарасова просто фонтанировали. Он, по его словам, работал 20 часов в сутки. Такой напряженный трудовой ритм был присущ в то время и многим другим начинающим предпринимателям. Обнаружив плохое обслуживание клиентов в международном аэропорту Шереметьево, кооператив создал там службу носильщиков, бюро по прокату автомобилей (через два года в прокате было 70 дорогих «Мерседесов» — как их ввезла в СССР частная организация, не ясно), службу спасения для иностранцев. Затем последовали строительно-ремонтная служба, школа по тренировке памяти, информационная служба «Факт» во главе с Владимиром Яковлевым. Всего кооператив занимался 23(!) видами деятельности и уже к началу второго года своей деятельности насчитывал больше 1000 человек, начав с трех человек. Но самой доходной оказалась деятельность по обмену отечественного сырья на компьютеры.
На одной сделке по бартеру с французской компанией «Бюль» по обмену закупленной у Руставского химического завода аммиачной селитры на 700 компьютеров кооператив заработал 3,5 млн р. Как приобрел кооператив фондируемую продукцию и как сумел переправить ее за границу, хотя тогда еще такая деятельность кооперативам была запрещена? Сколько человек на заводе, в министерстве, Госснабе, на железной дороге, в порту, таможенников, работников первых отделов предприятий получили взятки за эту незаконную операцию и какие — Тарасов скромно не сообщает (он утверждает, что взяток не было и все было законно) [26]. Эта фантастически выгодная операция вдохновила кооператив на аналогичные. Было продано 150 000 т фосфатных удобрений, числящихся якобы в неликвидах как порошки из цветных металлов (прибыль от последней операции была, по словам Тарасова, просто уникальной). Но верхом прибыльности оказалось приобретение миллиона (!) тонн мазута (раньше Тарасов говорил в печати об отходах) у Кременчугского нефтеперерабатывающего завода стоимостью в 90 млн долларов, который завод не мог реализовать из-за теплой зимы и держал в ямах (!?). «Конечно, — пишет Тарасов обо всем этом, — это был настоящий золотой век, Клондайк» [27]. В результате в долларовом эквиваленте у кооператива на начало 1989 года накопилось 150 млн долларов (!) или около 100 млн р. по официальному курсу на счетах в «Жилсоцбанке». Притом многие работники кооператива получали по 15 000-17 000 р. в месяц. За исключением, правда, самого скромного руководителя и его заместителей, которые якобы зарплату вообще не получали, оставляя ее в сейфе на непредвиденные расходы.
Крах кооператива «Техника» напоминает детективную историю. В связи с известием о готовящемся в феврале 1989 года ужесточением законодательства о кооперативах (в особенности — о запрете расплачиваться наличными) для легализации необходимого наличного оборота Тарасов не придумал ничего другого, как выписать руководителям кооператива по 3 млн р. за один месяц, и единственный (?) в кооперативе член партии, опять же для легализации этих выплат, заплатил полагающиеся членские взносы. Когда это стало известно, в кооператив была послана ревизия из КРУ Министерства финансов СССР. Любопытны мысли, которые тогда были у Тарасова и его коллег: «У нас было одно чувство, которое не покидало ни днем, ни ночью (!): «Так много зарабатывать люди не имеют права, значит — мы воруем деньги, мы преступники, нас вот-вот расстреляют» [28]. Откуда такие мрачные мысли при полной законности всех операций? Комиссия КРУ отметила (на мой взгляд, совершенно справедливо), что «кооператив занимался неуставной деятельностью, нарушал правила внешней торговли, инвестировал деньги в сомнительные проекты» [29]. Вслед за этим было принято постановление правительства, значительно ужесточавшее кооперативное законодательство. Поскольку счета кооператива были заморожены сразу после начала скандала и выполнение множества контрактов прекратилось, поступило множество претензий на невыполнение контрактов, и когда счета кооператива были разморожены, у него оказался огромный долг и кооператив прекратил существование — первое крупное банкротство кооператива в СССР. Но поступили с Тарасовым очень мягко: ни он, ни его сообщники по незаконной деятельности к уголовной ответственности (по ст. 93 ч. 3 — «За хищение государственной собственности в особо крупных размерах, караемой смертной казнью»), чего он все время опасался [30], не были привлечены. Министр внутренних дел
В.В. Бакатин тепло с ним побеседовал (беседа длилась больше двух часов) и велел дать справку о законности его деятельности, а государственный арбитр дал заключение о взыскании с Министерства финансов СССР 100 млн р. После такого великодушного поведения государства Тарасов был избран вице-президентом Союза кооператоров СССР и через несколько месяцев снова стал миллионером, поскольку занялся уже привычным делом обмена сырья на компьютеры во внешнеэкономической ассоциации «Исток» (уже не кооператив).
Другим типом кооператора, близким по характеру деятельности к Александру Паникину, но отличным по происхождению, был Марк Ма- сарский, признанный в 1991 году лучшим бизнесменом года в России. Масарский окончил философский факультет МГУ и долгие годы преподавал в вузах, был журналистом в либеральном тогда журнале «Молодой коммунист». В начале 1980-х годов он ушел работать в знаменитую золотодобывающую артель Владимира Туманова, где и прошел первую школу действительно кооперативной деятельности. После роспуска этой артели в середине 1980-х годов создал и возглавил свой промышленностроительный кооператив «Волхов». В этом кооперативе разгорелся довольно типичный для кооперации конфликт по поводу распределения доходов: использовать их преимущественно на оплату труда или на расширение производства. Правление кооператива в большинстве выступало за первый вариант, Масарский — за второй. Оказавшись в меньшинстве, он вынес вопрос на обсуждение общего собрания кооператива (значит, действительно был кооператив, а не частное предприятие) и победил. Кооператив «Волхов» добился впечатляющих производственных результатов. В болотистых местах Новгородской области кооператив за три года построил 110 км дорог, в то время как аналогичное государственное предприятие при той же численности занятых, по словам Масарского, — только 3 км [31]. Правда, члены кооператива работали вахтовым методом по 12 часов без выходных. Была и другая особенность у кооператива: его руководитель, как и Паникин, жил достаточно скромно. Остается только добавить, что несмотря на успехи кооператива «Волхов», сам Масарский уже в 1990 году разочаровался в возможностях кооперативного движения и стал сторонником частной собственности, хотя и не покинул кооператив.
Наконец, еще один пример: известный в начале 1990-х годов предприниматель Константин Боровой. Бывший преподаватель, выпускник МГУ, кандидат физико-математических наук. Из его весьма хаотичных воспоминаний-размышлений трудно понять, чем конкретно занимались организованные им кооперативы и, тем более, что они создали и каковы были финансово-экономические результаты их деятельности. Ясно только, что их создавали быстро и как попало, без какого-либо определенного плана их деятельности. Набирали людей в соответствии с подвернувшимися выгодными сферами деятельности («занимались научными разработками, производили изделия из древесины, обучали языкам и общению) (!?), обслуживали туристов и делали многое другое» [32], что исключало серьезный профессионализм.
Разумеется, представленные выше портреты предпринимателей- руководителей кооперативов и обзор их деятельности вовсе не предназначены дать обобщенный портрет кооперативного движения конца 1980-х годов. Полная документированная история этого движения еще не написана. Тем не менее некоторые выводы все же можно сделать на основе и этих примеров. Основная часть кооперативов была таковой только по названию, рядовые кооператоры были, в сущности, наемными работниками (кооператив «Волхов» может считаться редким исключением). Наиболее прибыльными были кооперативы, занимавшиеся посреднической деятельностью. В руководство новых кооперативов (а не преобразованных из государственных предприятий) устремились преимущественно молодые люди с хорошим образованием, неудовлетворенные малосодержательной и плохо оплачиваемой работой в государственном секторе экономики. Они проявили огромную энергию и изобретательность на новом поприще. Успехам в их деятельности благоприятствовало благожелательное отношение властей. Часто у них были покровители во властных структурах (у А. Тарасова — Ю. Лужков, у М. Масарского — председатель Госстроя СССР Ю. Баталин). Среди кооперативов можно выделить два типа предпринимателей: действительные предприниматели (М. Масарский, А. Паникин) и мнимые, которых в Латинской Америке называли люмпен-буржуазией, такие как А. Тарасов и К. Боровой. Можно полагать, что вторых реально было значительно больше 50 %, но здесь требуется специальный анализ хотя бы на региональном уровне. В основном новые предприниматели были дилетантами в своей новой деятельности. Они, как правило, не имели ни опыта хозяйственной деятельности, ни опыта руководящей деятельности. Среди них вообще не было экономистов по образованию. Многие совершенные ими ошибки определялись именно этим. Это была не столько их вина (скорее плата за авантюризм), сколько — беда.
От отдельных примеров перейду к общей оценке деятельности кооперативов в этот период.
Из потенциально положительных сторон кооперативного движения этого периода можно назвать, пожалуй, демонстрацию наличия в СССР слоя предпринимателей и коммерсантов. Неожиданно для многих десятки тысяч молодых людей, как правило, рискнули (ибо долгое время существовало опасение, что это, чуждое коммунизму, движение будет прекращено) возглавить кооперативы. Нельзя сказать, что все руководители кооперативов стали частными предприниматели в подлинном смысле. Большинство кооперативов возникло при госпредприятиях. По оценке А.А. Глушецкого, таких было 80 %, они арендовали 60 % основных фондов госпредприятий, потребляли у них 2/3 сырья и продавали им же 70 % своей продукции) [33]. Однако несколько десятков тысяч кооперативов были все же самостоятельными (но нередко под покровительством чиновников), в том числе и все охарактеризованные выше. Показательно, что многие новые крупные предприниматели 1990-х годов начинали свою деятельность в качестве руководителей кооперативов либо центров научно-технического творчества молодежи — аналогичного кооперации движения, появившегося в тот же период [34]. Здесь они приобрели первый опыт предпринимательской деятельности. Некоторые будущие олигархи тоже были кооператорами. Даже при самом критическом подходе к реальным результатам этого движения следует отметить, что многие новые предприниматели проявили способность определять выгодные направления спроса, налаживать трудовой процесс, обходить многочисленные препоны, создаваемые и несовершенным законодательством, и алчными чиновниками, и организованной преступностью. Другим достижением было расширение сети предприятий бытовых услуг населению, которых было в то время очень мало, особенно по отдельным видам услуг. Так, если верить бывшему советскому разведчику Д. Блейку, в Москве был всего лишь один магазин по продаже автозапчастей. Можно не сомневаться, что кооперативы создали десятки таких магазинов. Другое дело, где кооператоры брали запчасти. Скорее всего их сначала воровали на автозаводах, а потом продавали в этих магазинах. Появились и частные общественные туалеты, которых тоже остро не хватало, притом чистые, что в СССР в то время было редкостью.
Начало компьютеризации населения и многих организаций благодаря закупке персональных компьютеров на Западе в обмен на сырье при всей полезности запоздавшей компьютеризации выглядит весьма сомнительно в качестве свидетельства благотворности кооперативного движения. Пропорции обмена были явно невыгодны для экономики страны. Государственные внешнеторговые организации могли совершить эту компьютеризацию на гораздо более выгодных условиях для страны и бюджета. Но государство не воспользовалось этой возможностью, что показывает его растущую в этот период деградацию.
Практический положительный вклад кооперативной экономики в экономику СССР был ничтожным. Публиковавшие данные о доле кооперативов в производстве и услугах не только занижаются в связи с теневыми доходами, но и очень серьезно завышаются. Во-первых, при сравнении с государственным сектором используется разный уровень цен на аналогичные товары и услуги: в кооперативном секторе в несколько (иногда в 10-20 раз) раз выше. Во-вторых, в эту продукцию включалась чаще всего (70-80 %) продукция тех же государственных предприятий, только реализуемая через кооперативы. Успешная деятельность таких предпринимателей, как Паникин или Масарский, была скорее исключением. Неудача первого опыта российского предпринимательства наиболее наглядно проявляется в двух экономических показателях — в поступлениях в бюджет налогов с кооперативов и в размере их основных фондов.
В публиковавшихся данных о доходах государственного бюджета СССР имелась статья «подоходный налог с предприятий и организаций потребительской кооперации, с предприятий общественных организаций и кооперативов по производству продукции и оказанию услуг». Таким образом, подоходный налог с новых кооперативов был лишь частью этой статьи. В 1987 году доход бюджета по этой статье составлял 1,5 млрд р. Таким же он оставался и в 1988 году — первом году массового кооперативного движения. В 1989 году он составил уже 2,6 млрд р. Следовательно, даже если весь этот прирост отнести к налогу с новых кооперативов, он составит лишь 1,1 млрд р. В 1990 году этот налог составил 4,5 млрд р., что дает налог с новых кооперативов равным лишь 3 млрд р. [35]. При объеме продукции кооперативного сектора по официальным данным в 51 млрд р. [36] (а с учетом теневых доходов — в несколько раз больше) такой налог выглядит ничтожным. Основные производственные фонды новых кооперативов в 1990 году составили лишь 5 млрд р. [37]. Таким образом, имея выручку за весь период их существования во второй половине 1980-х годов в сотни миллиардов рублей, кооперативы осуществили вложения в основные фонды в размере всего лишь 5 млрд р., предпочитая арендовать большую часть необходимых им основных фондов за небольшую плату. Такие ничтожные накопления определялись несколькими обстоятельствами. Во-первых, значительная часть кооперативов использовала основные фонды государственных предприятий. Во-вторых, их деятельность преимущественно сосредоточивалась на малофондоемкой сфере услуг. В-третьих, распределение доходов кооперативов носило потребительский характер. В-четвертых, кооперативы предпочитали размещать свои активы в быстро ликвидные финансовые вложения.
Часто в печати того времени приводились впечатляющие факты резкого роста производительности труда в кооперативах по сравнению с аналогичными государственными предприятиями или после преобразования последних в кооперативы. Отдельные примеры такого рода действительно были (например, в кооперативе «Волхов»). Однако массовые данные этого не подтверждают. Возьму для сравнения данные за
1990   год по строительству. В этом году средняя выработка по подрядным работам строительных организаций на одного занятого составила в текущих ценах 10 380 р. [38]. В тот же год выработка в строительных кооперативах составила 10 218 р. [39]. С учетом разницы в ценах (на кооперативную продукцию они были выше) оказывается, что выработка даже уменьшилась. С другой стороны, следует иметь в виду, что отчетность кооперативов не показывала всей реальной выручки, в то время как у государственных предприятий были немалые приписки. Но в кооперативах была и большая продолжительность рабочего дня. Вероятно, эти факторы компенсировали друг друга. В лучшем случае, можно считать, что производительность труда в кооперативах была не ниже, чем на государственных предприятиях, что (принимая во внимание примерно одинаковую фондовооруженность и более молодой возраст работающих) не говорит об их большей эффективности. Более высокая заработная плата даже в однородных отраслях (как в строительстве) в кооперативах объяснялась преимущественно более высокими ценами на их продукцию, меньшими налогами и вложениями в основные фонды.
Малоосвещенным в литературе остается вопрос о дифференциации доходов внутри кооперативов между руководителями и рядовыми членами кооперативов. Можно полагать, что оно было очень значительным. В личный доход руководителей шли теневые доходы кооперативов, которые исчислялись многими миллиардами рублей (часть из них скорее всего шла на оплату взяток и поборов). В результате дифференциация доходов в СССР резко возросла.
Чем же объяснить такой глубоко разочаровывающий результат деятельности первых легальных частных предприятий в России?
Его, конечно, можно трактовать как плохое предзнаменование дальнейшей судьбы капитализма в России. Следует, однако, учесть и некоторые другие обстоятельства, которые могут сделать подобный вывод поспешным.
Во-первых, почти с самого начала не были установлены целесообразные границы кооперативной деятельности и контроля государства за эффективной деятельностью кооперативов в интересах общества. В этой области, как и во многих других в период перестройки, были проявлены поспешность и легкомыслие. Если в 1987 году еще устанавливались сферы деятельности кооперативов, то в законе о кооперации уже было сказано: «Кооператив вправе заниматься любой деятельностью, за исключением запрещенной законодательствами СССР и союзных республик» [40]. Такой перечень был утвержден только в конце 1988 года [41]. Однако при стремительно идущем развале государственного аппарата это никак не гарантировало соблюдения каких бы то ни было ограничений. К примеру, знаменитый «кооператив» АНТ решением Минавиапрома получил право экспортировать военную технику.
Во-вторых, с самого начала не была установлена стена между хозяйственной деятельностью кооперативов и государственными предприятиями. Больше того, предусматривалась возможность создания кооперативов самими государственными предприятиями. Это открывало возможности легкого перекачивания средств государственных предприятий в пользу своего руководства, основавшего для этой цели многочисленные кооперативы. Такие «кооперативы» в сущности служили исключительно разворовыванию государственной собственности. Понятно, что подобную «деятельность» руководители государственных предприятий не афишировали. Поэтому я в качестве примера приведу одну реальную историю, рассказанную в воспоминаниях видного работника ЦК КПСС К.Н. Брутенца со слов хорошо знающего положение дел работника знаменитого электротехнического завода — научно-производственного объединения (НПО) «Динамо». «К заводу «приделали» восемь организованных на базе цехов ... «малых предприятий»-кооперативов со звучными именами... Они получили свои расчетные счета, и именно в этом состоял основной интерес их создателей — главным образом деятелей из райкома комсомола и руководства НПО. Через кооперативы гнали большие объемы выпускаемой заводом продукции и, используя различные финансовые схемы, превращали «безналичку» в наличные деньги, которые оседали в карманах дельцов. Под крышей «малых предприятий» совершались и другие, уже не связанные с НПО коммерческие операции. Наконец совместно с немцами было создано предприятие «Дельфин» — официально для наладки станков с числовым программным управлением. На деле же оно специализировалось на различных посреднических, торговых операциях. Все эти «малые предприятия» . стали каналом быстрого и баснословного обогащения. Оно было настолько внезапным и неожиданным, легким и массивным, что многих из счастливчиков это захлестнуло и лишило равновесия. Они с российским размахом пустились в безудержные и демонстративные траты, окунулись в разгул, некоторые даже спились» [42].
Можно сказать, слабость государства сыграла роковую роль в судьбах кооперативного движения и частного капитала в тот период. Открывая легкие пути получения доходов, государство отвлекало частный сектор от поисков эффективной деятельности. Нельзя сказать, что государство совершенно не замечало паразитической направленности деятельности большинства кооперативов. Так, большой поклонник кооперативов Н. Рыжков уже в июне 1989 года говорил о таких негативных тенденциях в деятельности кооперативов, как «рвачество, нажива, личное обогащение, корысть, игнорирование интересов граждан» [43]. Очевидно, что он все еще рассматривал кооперативы как настоящие кооперативы, которым эти черты действительно чужды, а не как частные предприятия, которыми они реально стали. Ни о возврате к их первоначальному содержанию, ни о реальных мерах по ограничению этих опаснейших тенденций он не говорил и не действовал через государственный аппарат.
Конечно, огромные доходы многих руководителей кооперативов и большие доходы их постоянных членов вызывали раздражение значительной части населения и зависть чиновников. Последние очень часто использовали административные рычаги для вымогательства у кооперативов взяток за игнорирование нарушений ими законодательства о кооперации.
Третьей причиной неудачи кооперативного движения стала неблагоприятная внешняя среда его деятельности. Кооперативы, прежде всего производственные, сталкивались с большими трудностями в аренде помещений, приобретении сырья и материалов, найме на постоянной основе квалифицированных работников, опасающихся недолговечности кооперативов. Общая экономическая среда командной экономики была чужда кооперативному движению, хотя и принимались многочисленные постановления, облегчавшие решение этих проблем [44]. Но эти постановления не решали многие из указанных проблем легальным способом и выполнялись плохо. Серьезнейшей проблемой для кооперативов уже почти сразу после их возникновения стала организованная преступность. Уголовники быстро поняли, что кооперативы могут стать источником их доходов и под угрозой насилия добивались от кооперативов дани. И здесь сказался упадок государства: милиция не могла и не хотела защитить кооперативы. Расходы на взятки чиновникам и дань организованной преступности занимали большое место в распределении доходов многих кооперативов. Возможно, большая часть теневых доходов (только организованной преступности выделялось 25-30 % прибыли) кооперативов использовалась как раз в этих целях.
В-четвертых, большие трудности возникали с денежными средствами при образовании кооперативов и в ходе их хозяйственной деятельности. Существовавшие при начале кооперативного движения государственные банки не имели желания предоставлять кредиты создавшимся кооперативам, а начавшие возникать с конца 1988 года кооперативные банки были слишком слабы, чтобы предоставлять такие кредиты в значительном масштабе. Лишь в конце перестройки такие кредиты стали кооперативам предоставляться (нередко за взятку). Средства на создание новых кооперативов собирались чаще всего из средств их учредителей, нередко накопленных в период нелегальной экономической деятельности.
Наконец, в-пятых, сказывалась профессиональная и организационная неопытность руководителей многих кооперативов. До этого они никогда не занимались руководством коллективами и не имели профессиональной экономической подготовки и опыта в занятиях коммерцией. Очень откровенно о низком уровне руководства первого поколения частников в России пишет А. Паникин. Говоря о себе уже на пятом году своей предпринимательской деятельности, он вспоминает: «Удивительно, как мы вообще могли тогда существовать. Действовали без всяких планов, без расчетов прибыльности, в средневековой стихии ближнего круга. Станки современные, разум — детский» [45].
Свидетельством одновременно огромной предприимчивости организаторов кооперативов и их профессионального дилетантизма явилось создание кооперативных финансовых учреждений. Такая возможность открылась благодаря содержащимся в законе о кооперации пунктам, позволяющим кооперативам (точнее их союзам) создавать банки и страховые организации. Предприимчивые кооператоры быстро поняли востребованность таких институтов и возможную их высокую прибыльность. Их создание облегчалось минимальными требованиями. Я вернусь к этому вопросу при анализе возникновения коммерческой банковской системы в СССР. Сейчас отмечу только, что для кооперативных банков был установлен минимальный уровень уставного фонда лишь в 500 тыс. р. — совсем небольшая сумма для того времени. Тем не менее из всех видов кооперативов банковские и страховые были наиболее сложными, и требовалось немало мужества, чтобы решиться на их создание при том ничтожном уровне знаний в этой области деятельности, который был в то время в СССР даже среди экономистов. Первый, кто решился на это, был молодой врач-реаниматор из Уфы Рафиз Кадыров. Он сумел убедить руководителей семи кооперативов из разных республик СССР создать кооперативный банк, который был вскоре зарегистрирован и начал операции с 1 января 1989 года. Весь его персонал составлял четыре человека, но уже в начале 1991 года банк насчитывал 274 человека персонала [46]. Уставный фонд вырос с 500 тыс. р. (а по некоторым данным, и с 50 тыс. р.) в начале деятельности до 20 млн р. на 1 января 1990 года и до 122 млн р. на 1 января 1991 года [47]. По объему официально объявленного уставного фонда банк в конце 1990 года вошел в первую десятку крупнейших коммерческих банков в СССР [48], и Р. Кадыров строил планы стать одним из крупнейших коммерческих банком в СССР. На обслуживании в банке в начале 1991 года было около 3000 организаций. За короткий срок банк «Восток» создал 20 филиалов в разных частях СССР. Сотрудники банка стажировались в финском банке, а сам Р. Кадыров развил бурную международную активность, из которой, правда, мало что вышло конкретного. Но он один из первых в СССР пригласил в качестве аудитора фирму Андерсен (так и не давшую аудиторского заключения). О работе банка Р. Кадыровым была написана книга (переведена на несколько европейских языков) с подробнейшей информацией о работе банка, что было тогда величайшей редкостью в СССР. Эта необычная активность была омрачена проверкой Госбанка СССР, которая выявила множество нарушений в работе банка в области учета и политики предоставления кредита. В частности, выяснилось, что реально уставный капитал был в несколько раз меньше объявленного и с учетом этого обстоятельства банк нарушил установленные нормативы банковской деятельности. По результатам проверки были введены ограничения на деятельность банка. Сначала бурно опровергая все выводы проверяющих, Кадыров в дальнейшем их фактически признал и пытался исправить указанные недостатки.
Следует отметить еще два важных обстоятельства в работе этого первого в СССР кооперативного банка. Во-первых, сами кооперативы вскоре стали миноритарными участниками в деятельности банка и как пайщики, и как заемщики, и как вкладчики, что отражало и слабости кооперативной системы, и то предпочтение, которое отдавали новые кооперативы расчетам наличными для сокрытия своих доходов и операций. Во-вторых, в течение всего 1990 года кредиты, полученные от других банков (в том числе и от Госбанка СССР), составляли более 50 % от кредитных ресурсов кооперативного банка, что указывало на слабость его самостоятельной ресурсной базы.
Важной особенностью банка было привлечение в качестве его сотрудников двух бывших управляющих башкирской конторой Госбанка СССР, это говорило и о понимании Р. Кадыровым важности профессиональных знаний в работе банка, и о его стремлении добиться благосклонности властей к его деятельности, воспользоваться их высокими связями.
Пример банка «Восток» показывает и огромную энергию, проявленную руководителями новых кооперативных образований, и ограниченные возможности их в тогдашней советской экономике, и слабости кооперативной системы в целом.
Столь же драматичной, как и судьба банка «Восток», оказалась судьба первой частной (тоже кооперативной по форме) страховой компании АСКО, основанной той же осенью 1988 года с первоначальным капиталом в 100 тыс. р. [49]. К сожалению, о ее деятельности в анализируемый период сведений намного меньше, чем по банку «Восток», но известно, что росла она так же быстро.
Возвращаясь к оценке результатов деятельности кооперативов в этот период, можно отметить, что она была в положительном смысле больше потенциальной, чем реальной: выдвижение новых людей, появление новых видов деятельности, пробуждение общественной и экономической инициативы. Изменения структуры советской экономики в результате деятельности кооперативов шли в правильном направлении.
Многие из них специализировались в области слабого в СССР сектора услуг и производства предметов народного потребления, жилищного и дорожного строительства. В них больше, чем в государственном секторе, учитывались квалификация и результативность работников. Но эти улучшения были невелики в силу малого объема деятельности кооперативов и чаще всего покупались слишком высокой ценой для общества. В литературе (в частности, в книге А.А. Глушецкого) приводились впечатляющие данные о меньшей, нередко почти на 20 %, материалоемкости продукции на кооперативных предприятиях по сравнению с государственными в аналогичных отраслях промышленности. Однако, учитывая многопрофильный характер подавляющего числа кооперативов, обоснованность этих вычислений вызывает большие сомнения. При всем том кажется странным, что движение, привлекшее в свои ряды немало самых энергичных умных руководителей и рядовых работников, дало такие скудные результаты. Объяснение этому я вижу в том, что статистические данные скрывают огромную разницу между действительными кооперативами, выросшими снизу, и подавляющим большинством псевдокооперативов, образованных сверху путем простого переименования государственных предприятий.
Негативная же сторона деятельности кооперативов была вполне реальной и осязаемой. Она состояла в следующем.
Во-первых, в усилении, чаще всего неоправданными трудовыми или интеллектуальными усилиями, социальной дифференциации. Пользуясь прорехами хозяйственной системы и бесконтрольностью, многие кооперативы получали огромные доходы, которые использовались преимущественно в качестве личных вознаграждений их основателями, на взятки чиновникам и как дань организованной преступности.
Во-вторых, кооперативы разбалансировали и потребительский, и производственный рынок, скупая в розничной торговле и у предприятий ресурсы для перепродажи по повышенным рыночным ценам внутри страны и за границей, пользуясь необоснованностью курса рубля и огромным разрывом между внутренними и мировыми ценами на ряд товаров.
В-третьих, кооперативы сыграли огромную роль в усилении инфляции в СССР еще и благодаря возможности обналичивать безналичные счета, что разрешалось государственным предприятиям только на строго ограниченные цели и в ограниченном количестве. В первом полугодии 1990 года выдача наличных средств со счетов кооперативов в банках более чем в 13 раз превышала их наличные вклады в банки в этот период [50].
В-четвертых, кооперативы отвлекали трудовые и материальные ресурсы государственных предприятий благодаря более высоким доходам за труд, материалы и оборудование. Не будет преувеличением сказать, что кооперативы явились троянским конем для советской экономики. Большая вина в таком положении ложится и на государство, которое слабо пресекало негативные стороны их деятельности, но также и на либеральную, и демократическую общественность, которая вступала в защиту кооперативной деятельности, когда государство пыталось проявить свою власть. Общественность видела в ограничении такой деятельности происки антиперестроечных сил. Это только теперь идеологи либерализма соглашаются с негативной оценкой деятельности кооперации того периода [51], но тогда их голоса в этом смысле не были слышны. Так что в «гибели империи» значительна и их роль, а отнюдь не только пороков командной экономики и имперской политики, как это ими сейчас изображается. Возможно, им следует гордиться этой своей ролью, но тогда не стыдно в этом и признаться.
Поскольку экономическое благополучие большинства кооперативов основывалось на разнице фиксированных и рыночных цен, мировых и внутренних, а также на разнице условий хозяйствования в государственном и кооперативном секторах, по мере продвижения рыночных реформ и уменьшения этих расхождений экономическое благополучие кооперативов должно было ухудшаться. Этим, как мне представляется, во многом объясняется начало резкого сокращения числа кооперативов (почти в 2 раза) [52] и занятых в них именно в 1991 году, после нескольких лет непрерывного роста, хотя обычно это объясняется только исчерпанием кооперативами своей роли основной формы частного предпринимательства по мере появления других легальных форм в 1990-1991 годах [53]. Тревожные симптомы в динамике кооперативного движения появились уже в 1989 году, когда по многим видам кооперации началось сокращение числа зарегистрированных и приступивших к действию кооперативов и их общий рост поддерживался в основном за счет строительных кооперативов из числа реорганизованных из государственных организаций [54].
Неудачу первого опыта частного предпринимательства в виде кооперативов можно рассматривать и как провал капитализма в СССР, и как временную неудачу (первый блин комом), которых, кстати, было немало и на заре капитализма на Западе. В наследство последующему развитию российского капитализма это движение оставило кадры, молодую энергию, какой-никакой опыт и, самое главное, относительно большие свободные денежные ресурсы. Но также и опору на властные структуры, связь с организованной преступностью в качестве «крыши», привычки к взяткам (на мой вопрос, что он думает о российских предпринимателях, в 1991 году шведский экономист ответил коротко: «Разбойники»). Это было не слишком вдохновляющее наследство. Важно отметить, что почти одновременно развивающееся кооперативное (тоже фактически частное) движение в европейских социалистических странах не имело таких негативных последствий для экономики этих стран и носило относительно здоровый характер. Во всяком случае, именно так оно на основе широкого обследования оценивается в книге двух американских экономистов на примере Польши — страны с ментальностью населения похожей на Россию [55]. Это могло свидетельствовать о принципиальной разнице в условиях хозяйствования и общественной жизни в СССР и в этих странах, определяющей и различные последствия рыночных реформ в целом. В частности, в этих странах не было ничего похожего по размерам влияния организованной преступности на деятельность кооперативов.

Приложение 1. Анализ причин неудач кооперативного движения в отечественной и зарубежной экономической литературе

Как уже говорилось в основном тексте главы, анализ характера и результативности кооперативного движения в СССР во второй половине 1980-х годов не был предметом широкого экономико-теоретического рассмотрения в отечественной и зарубежной экономической литературе. Это объясняется, по-видимому, тем, что оно было слишком кратковременным событием и его вытеснили гораздо более масштабные экономические события. Тем не менее оно все же анализировалось и в период его видимого расцвета, и в последующем.
Первый серьезный и квалифицированный теоретический анализ этого движения, насколько мне удалось установить, содержался в книге С.М. Меньшикова «Советская экономика: катастрофа или катарсис», вышедшей в 1990 году, но основывающейся на данных 1988-1989 годов. C. Меньшиков уже тогда вопреки официальной риторике рассматривал это движение как форму мелкого частного предпринимательства, вполне совместимую, однако, в рамках социализма, с крупным государственным предпринимательством как дополнение к нему и решающую в силу своей гибкости более успешно те задачи, которые в состоянии удовлетворительно решить. В этой связи С. Меньшиков напоминал о том, что крупнейшие капиталистические монополии имеют в качестве поставщиков комплектующих десятки тысяч мелких предприятий [56]. Он видел в кооперации и возможного конкурента государственного сектора, заставляющего его быстрее поворачиваться [57].
С.  Меньшиков ясно видел, что реальная действительность уже в 1989 году оказалась далекой от этой убедительной эффективной схемы, и пытался разобраться в причинах того. В сущности, он косвенно признает отсутствие позитивного влияния кооперативов на экономику: никаких положительных фактов он не приводит, а негативных приводит много. «Почему так получается, а скорее не получается с кооперативами?» — с горечью спрашивает он [58]. Первую причину он справедливо видит в том, что «ни правительство, ни руководство КПСС не имеют четкой, продуманной стратегии, нет воли на проведение определенной, ясной линии. Поэтому с самого начала был открыт шлюз для развития кооперации по спекулятивному пути. Но ведь прежде чем принимать этот закон, надо было подумать о его последствиях в условиях всеобщего дефицита, фактической монополии продавцов и непомерного развития теневой экономики» [59]. Иными словами, политики (вместе, добавлю, с политической оппозицией) оказались в очередной раз недальновидными и некомпетентными. Он называет и много других причин: враждебность к кооперации части государственного и партийного аппарата, государственных предприятий, теневой экономики, трудности в получении материалов, оборудования, аренды помещений, поборы организованной преступности [60]. Меньшиков рекомендует: «Задача сознательного культивирования производственных кооперативов является сейчас исключительно важной» [61]. Соглашаясь с большинством указанных причин, отмечу все же, что Меньшиков недооценивает как раз заинтересованности части государственной и партийной бюрократии в развитии кооперации именно в том направлении, по которому они пошли, и неспособности, и нежелания другой части направить развитие кооперации по другому пути. Недооцениваются им и внутренние причины слабости кооперативного движения. Вместе с тем С. Меньшиков не высказывает претензии по поводу якобы чрезмерного налогообложения кооперативов.
Весьма критически оценивает деятельность кооперативов в данный период хороший американский исследователь советской и российской экономики Тен Густафсон (Thane Gustafson) в книге «Капитализм по-русски». Вину за неудачу производственного кооперативного движения он связывает с трудностями получения сырья, оборудования и помещений [62]. Здесь он прав, хотя предприимчивые кооператоры типа Александра Паникина эти трудности преодолевали. Не могу согласиться с его утверждением о чрезмерности налогообложения кооперативов [63]. Это опровергается приведенными данными о размерах фактически собранного налога с кооперации. Ни разу не жалуется на размер налога А. Паникин, хотя о трудностях с получением материалов, оборудования и помещений он пишет неоднократно.

Библиографические ссылки и примечания

8. В течение весны-лета 1986 года было принято несколько постановлений, расширяющих экономическую инициативу населения и предприятий, их значимость была невелика (см. Шубин А.В. Парадоксы перестройки. М., 2005. С. 71-74).
9. Шмелев Н., Попов В. На переломе.- М., 1989. С. 365.
10. Народное хозяйство СССР в 1990 году. М., 1991. С. 65 (на с. 51 этого же справочника приводится цифра в 200 тыс. человек).
11. Паникин А. Шестое доказательство. М., 1998.
12. Там же. С. 32.
13. Там же. С. 36.
14. Там же. С. 40.
15. Там же. С. 77.
16. Там же. С. 89.
17. Шубин А.В. Парадоксы перестройки. М., 2005. С. 105-106.
18. Эти и последующие данные о масштабах и характере деятельности кооперативов взяты из справочника « Народное хозяйство СССР в 1990 году». М., 1991. С. 55-57.
19. Глушецкий А.А. Кооперация: роль в современной экономике. М., 1991. С. 10.
20. Паникин А. Шестое доказательство. М., 1998. С. 107.
21. Там же. С. 109.
22. Там же. С. 113-114.
23. Там же. С. 116.
24. Там же. С. 120.
25. Тарасов А. Миллионер. М., 2004. С. 130-134.
26. Там же. С. 154. А. Тарасов ссылается на то, что в это время хозяйственные связи между предприятиями были из-за проводимых реформ дезорганизованы, но в 1989 году такого, насколько мне известно, еще не было. И только на с. 161 проговаривается, что взятки платились.
27. Там же. С. 155.
28. Там же. С. 160.
29. Там же. С. 171.
30. Там же. С. 157.
31. Сироткин В. Марк Масарский: путь наверх российского бизнесмена. М., 1994. С. 206.
32. Боровой К. Цена свободы. М., 1993. С. 18.
33. Глушецкий А.А. Кооперация: роль в современной экономике. М., 1991. С. 40. Эти данные без ссылки на источник приводит Е. Ясин в своем курсе лекций (Российская экономика. М., 2002. С. 94).
34. См. биографии бизнесменов (Бизнесмены России: 40 историй успеха. М., 1994).
35. Народное хозяйство СССР в 1990 году. М., 1991. С. 15.
36. Там же. С. 51.
37. Там же.
39. Там же. С. 62.
40. Кооперация и аренда: сб. документов и материалов. М., 1989. Т. 1. С. 175.
41. Там же. С. 271-273.
42. Брутенц К.Н. Несбывшееся. М., 2005. С. 85.
43. Кооперация и аренда: сб. документов. М., 1989. Т. 1. С. 168.
44. Там же. Том 2. С.198-228.
45. Паникин А. Шестое доказательство. М., 1998. С. 132-133.
46. Kadyrov R. A soviet Bankers Note. M., 1991. P. 230-231.
47. Ibid. P. 80-81.
48. Ibid. P. 214.
49. Бизнесмены России: 40 историй успеха. М., 1994. С. 162-168.
50. Глушецкий А.А. Кооперация: роль в современной экономике. М., 1991. С. 150.
51. Гайдар Е. Гибель империи. М., 2007. С. 276-278; Ясин Е. Российская экономика. М., 2002. С. 94-95.
52. Никифоров Л., Кузнецова Г. Судьба кооперации в современной России // Вопросы экономики. 1995. № 1. С. 87.
53. Там же. С. 92.
54. Глушецкий А.А. Кооперация: роль в современной экономике. М., 1991. С. 14-15.
55. Johnson S., Loveman G. W. Startig over in Eastern Europe. Boston, 1995.
56. Меньшиков С.М. Советская экономика: катастрофа или катарсис. Международные отношения. М., 1990. С. 39.
57. Там же. С. 40.
58. Там же. С. 176.
59. Там же. С. 177.
60. Там же. С. 170-175.
61. Там же. С. 178.
62. Gustafson Th. Capitalism Russian-Style. Cambridge, 1999. P. 116.
63. Ibid.
Текст статьи приводится по изданию: Ханин Г.И. Экономическая история России в новейшее время / Монография в 2 т. Новосибирск: Издательство Новосибирского государственного технического университета, 2010. Т. 2. Экономика СССР и РСФСР в 1988-1991 годах. С. 18-45.