1. Трудовая деятельность
Эта глава самая трудная в моих воспоминаниях. Дело в том, что у меня нет оснований гордиться этим периодом. Но из песни (воспоминаний) слов не выкинешь.Следует отметить, что в отличие от подавляющего числа выпускников ЛФЭИ, я не был распределен, а получил свободное распределение. То есть должен был устраиваться на работу самостоятельно. Это объяснялось и моей привязанностью к дому и близостью Риги к Ленинграду, в который я мечтал вернуться для учебы в аспирантуре. Но это создавало нелегкие проблемы с трудоустройством, поскольку особого дефицита в экономистах в этот период уже не было, особенно в Риге.
Мои проблемы в эти годы были связаны еще с двумя обстоятельствами. Во-первых, все мои мысли были заняты возможностями начала научной деятельности путем поступления в аспирантуру. Работу я рассматривал лишь как неизбежный досадный этап на этом пути.
Как следствие я не старался как-то проявить себя на работе, в лучшем случае, работал добросовестно. И это не могло не чувствовать начальство. К тому же нередко проявлял не по чину излишнюю самоуверенность, что также замечалось. К сказанному добавилось и то, что я в этот период пытался поступить в аспирантуру в ЛФЭИ и, как минимум, однажды ради этого оставил работу. Скорее всего, рутинная работа исполнителем вообще не для меня. Я рассматриваю это как факт, не давая ему оценки.
Меня определенно можно было назвать летуном. За этот период я сменил несколько работ. После неудачной попытки устроится по знакомству экономистом в один из химических институтов Академии наук Латвийской СССР, спустя некоторое время также, кажется, по знакомству устроился в Совет народного хозяйства Латвийской ССР. Советы народного хозяйства были созданы в 1957 году и руководили в соответствии с народнохозяйственным планом гражданской промышленностью и строительством на определенной территории. Работать там было престижно. Удобно было и его расположение: в шаговой близости от дома. Попал в отдел цен. Его возглавлял пожилой латыш. В его подчинении было два человека: девушка и я. Отдел был передаточным звеном между предприятиями совнархоза и госкомитетом цен при Госплане СССР, который утверждал цены. Нам надо было предварительно проверить обоснованность представленных предприятиями материалов на новую продукцию. Проверка носила преимущественно формальный характер: наличие всех необходимых документов, арифметическая правильность расчетов. Ответственность ложилась на госкомитет по ценам. Серьезный экономический анализ представленных материалов не производился по двум причинам. Для этого не было возможностей и необходимости. Он предполагал глубокое изучение конструкции, технологии изделий и организации производства, что было совершенно нереально для трех человек. Этого не делал и госкомитет по ценам. Но и желания не было: совнархоз был заинтересован в их высоком уровне, как и предприятия. Они позволяли повысить экономические показатели совнархоза.
Помимо проверки цен я согласовывал их с некоторыми другими отделами совнархоза: плановым, труда и техническим. Тоже чисто формально. Это означало изрядную беготню.
К работе я был профессионально готов, но она была мне не интересна в силу формального характера. Решительно не помню, почему я оставил эту работу: то ли отдел был ликвидирован, то ли ушел из-за ее бессодержательности. Но в целом этот период был полезен: я получил самое общее представление о характере работы совнархоза. Его деятельность на меня произвела положительное впечатление. Помню, с каким уважением говорили о председателе совнархоза — Гайле. Хорошее впечатление производили сотрудники совнархоза.
По газетному объявлению нашел работу в крупнейшем предприятии Риги — рижский электромашиностроительный завод (РЭЗ). Он находился на окраине города. Но главная проблема было в другом: требовался нормировщик. К этой работе я не был подготовлен. В институте об этом говорилось вскользь. Выбирать не приходилось. Решил, что освоюсь, почитаю литературу.
Завод произвел огромное впечатление. Он растянулся на несколько километров Его специализацией был выпуск электромоторов для пригородных электричек. Они тогда быстро развивались в СССР вокруг больших городов. Вспомогательной продукцией был выпуск с начала 50 годов стиральных машин, которые еще недавно вообще не выпускались в СССР (в 1950 году всего 300 штук). В конце 50 годов завод насчитывал, если мне не изменяет память, 6-7 тысяч человек и был вторым крупнейшим предприятием в Латвии наряду с радиотехническим заводом ВЭФ. Между ними шло негласное соревнование. Сотрудники РЭЗА расшифровывали его «разве это завод», а ВЭФ: «вот это фабрика». Возможно, это была не просто шутка.
Я работал нормировщиком в цехе. Был еще старший нормировщик. Цех был довольно большой. Этим, видимо, и определялось наличие двух нормировщиков. Я почитал книгу о нормировании. Но она была далека от реальной практики. Как я быстро понял главной задачей нормировщика было обеспечить приемлемую для цеха (в пределах фонда заработной платы) и рабочих (чтобы не сбежали в другой цех или завод) уровень заработной платы. Как это делать в учебниках не говорилось. Старший нормировщик — пожилой человек лет 45 со средним техническим образованием и большим опытом работы это умел делать. Он и закрывал наряды. Я для этого не был нужен. К тому же, кажется, он видел во мне опасного конкурента, поскольку я имел высшее образование. Мне поручали малосодержательную работу. Спустя несколько месяцев я перевелся в плановый отдел завода.
Из запомнившихся мне эпизодов жизни цеха запомнил штурмовщину в конце месяца. В этот период рабочие и ИТР работали чуть ли не до утра. Качество продукции, конечно, страдало. Главное было убедить работников отдела технического контроля принять эту продукции. Но они, находясь в подчинении администрации, были вынуждены это делать.
И так продолжалось несколько дней в конце месяца. Зато в первые дни месяца (если не всю первую декаду) цех пустовал. Огромную роль в работе цеха играл начальник цеха-Лифшиц. Это был довольно молодой (немногим более 30 лет) высокий и крепкий еврей с огромной энергией и большим авторитетом среди рабочих и ИТР. Потом я его неоднократно встречал в заводоуправлении, где к нему относились с большим уважением. Слышал, что в конце 80 годов он уехал в Израиль.
Среди рабочих и ИТР преобладали русские. Иногда были и евреи, в том числе и среди рабочих. Латышей было мало.
Плановый отдел завода был по моему образованию подходил для меня, и я там чувствовал себя вполне на месте. Возглавлял отдел тоже еврей, Вязьмин — невысокого роста, лет 50. Весьма квалифицированный и очень энергичный. Кроме меня в отделе работало еще два человека — обе женщины, молодая и средних лет. Мне поручили с учетом моей прежней работы в совнархозе подготовку проектов цен на новую продукцию. Модификации часто создавались специально, чтобы иметь возможность поднять общий уровень цен и благодаря этому улучшить показатели завода. Я этого тогда не понимал. Вязьмин, конечно, прекрасно понимал, но не делился со мной. В основу разработки проектов цен брались соответствующие нормативы, разработанные другими отделами (труда, технический, главного конструктора). Мне оставалось только их обсчитать и сложить. Проверить их я не мог, да этого от меня и не требовалось.
Основной задачей отдела была подготовка проектов плана заводы для их утверждения в совнархозе и планов цехам. Этим занимался сам Вязьмин вместе со старшим экономистом отдела в качестве технического помощника. В связи с этой своей деятельностью он часто контактировал с с директором завода, у которого заслуженно пользовался большим авторитетом. Директором был Фесенко. Он пользовался большим авторитетом среди сотрудников заводоуправления и руководства цехов, а также в совнархозе.
В связи со своей работой мне приходилось часто общаться с работой других отделов заводоуправления. Могу определить только (за отсутствием технического образования) общее впечатление от их сотрудников. Оно было вполне положительным: они были благожелательны и культурны.
Работа в плановом отделе была мне вполне комфортна и Вязьмин меня ценил. Мне бы за нее держаться. Но подвело стремление к аспирантуре. Для подготовки реферата и сдачи экзаменов нужен был длительный отпуск. Я еще не отработал положенного времени для получения такого отпуска. Тем не менее уволился. Так велико было стремление учится в аспирантуре. На меня,как я полагал, не распространялось положение о трехлетнем сроке работы после окончания учебы. так как я получил свободное распределение. Я подготовил реферат и поехал в Ленинград для сдачи приемных экзаменов в аспирантуру. Решительно не помню, что помешало поступить: то ли мест не было на избранной мною кафедре, то ли отсутствие трехлетнего стажа. Скорее второе. Надо было искать новую работу.
В заключении скажу о дальнейшей судьбе РЭЗ. В независимой Латвии он угас. По последним сведениям, Википедии в нем работает немногим более 700 человек. В этом отношении его судьба сходна со многими предприятиями машиностроения постсоветской России. Скорее всего, РЭЗ в 70-80 годы деградировал, как и вся советская экономика и оказался неконкурентоспособен в условиях рыночной экономики.
Последние две работы были связаны с материально — техническим снабжением Здесь все приходилось начинать заново, так как специального курса по материально-техническому снабжению нам не читали: только кратко в курсе планирования и экономики промышленности Но мне приходилось заниматься такими простыми вопросами, что его не требовалось.
Сначала работал в Латвметаллоснабсбыте. Он занимался обеспечением предприятий Латвии прокатом черных и цветных металлов в соответствии с выделенными им фондами и выписанными Латветаллоснабсбытом нарядами. Основная часть поставок предприятий носила прямой характер. Только небольшие поставки осуществлялись через склады базы. Я работал при базе. Проверкой заявок предприятий и их прикреплением к поставщикам занимались другие работники. Единственным достоинством работы была ее близость к дому. Кажется, я проверял соответствие объема отгрузки фондам и разрешениям. Принимал также участие в инвентаризации складов. Знакомство с работой складов было, пожалуй, самым полезным в работе. Общался преимущественно с работниками складов. С работой конторы не был знаком. Спустя примерно год я перешел в отдел снабжения и сбыта ремонтно-механического завода. Он находился на окраине города. Это было небольшое предприятие в несколько сот человек. В отделе снабжения и сбыта работало 5 человек. Я был единственным со специальным экономическим образованием и самым молодым. Остальные практики в возрасте более 50 лет. Из этих пяти трое были евреями. Снабженец тогда было традиционное еврейское занятие, как близкое к торговле. Выполнял разнообразные поручения начальства. Здесь я понял какое огромное значение имела эта служба в работе предприятия. Казалось, все определялось выделенными предприятию фондами и выписанными на их основе нарядами. Но, как и почти везде в СССР, бумаги требовали ног. Наряды могли выполняться в последний день месяца и тогда от полученных поставок для месячного плана толка не было. Складские запасы были далеко не достаточны, требовался контроль за выполнением нарядов. Для этого нужно было связываться с поставщиками и с железной дорогой. От последней зависело также своевременный сбыт продукции. Отношениям с железной дорогой больше всего занимался начальник отдела. Он жаловался, что Устав железных дорог составлен таким образом что железная дорога всегда права. Много времени и хлопот составляли товарообменные операции. В самые важные моменты оказывалось что каких-то материалов не хватает и их приходилось доставать у других предприятий города в обмен на собственные излишки, которых не хватало у партнеров. Этот обмен оформлялся документами, и я часто занимался их оформлением. Принимал, как и на предыдущей работе, контролем за складами, их инвентаризацией.
О значении работы отдела можно было судить и по тому, как часто его посещал или звонил начальнику отдела директор завода. К тому же его, пожилого человека, привлекал преимущественно близкий возраст его сотрудников. В один из визитов он пожаловался, что директора соседнего завода в рабочее время он видит то в ресторане, то на ипподроме. На что заместитель начальника отдела у него спросил: как же вы его видите там в рабочее время. Директор густо покраснел.
Ко мне в отделе относились тепло, как к самому молодому и образованному. Охотно дали рекомендацию в аспирантуру.
В целом практическая работа имела важное значение в моей последующей научной работе Я получил некоторое реальное (а не книжное) представление о работе советской промышленности. Оно не носило негативного характера. Работники, с которыми я сталкивался, производили, в подавляющем большинстве, положительное впечатление и в профессиональном и в личном плане, были, по моим наблюдениям, в подавляющем добросовестны и трудолюбивы. И результаты работы предприятий в целом были положительны. Значительно позднее я понял, что эти качества работников объяснялись тем, что пороки сталинистcкой системы (страх) уже успели во многом выветриться, а ее достоинства (хорошее образование, дисциплинированность, идейная убежденность многих не успели исчезнуть). Промышленность в этот период росла неплохо, хотя лучшие для нее 50 годы миновали. Но были видны и серьезные изъяны в отношении качества продукции и ритмичности производства, материально-технического снабжения.
2. Интеллектуальная деятельность
Помимо работы (и значительно больше, чем на работе) моя интеллектуальная деятельность в этот период была связана с изучением экономической и политико-исторической литературы и периодики. Между этими темами время делилось примерно пополам. Здесь расскажу о первом. Отмечу, что мог заниматься изучением этой литературы в свободно от работы время: в отпуске, выходные и вечером после работы.Начну с газет. Почти исключительно это была «Правда». Она была наиболее авторитетной и информативной. Остальные можно было не читать.
Наиболее важным событием в этот период было принятие Программы КПСС. Поставленная цель построения коммунизма к 1980 году и конкретные экономические задания на период до 1980 года, изложенные в ней, с самого начала представлялись мне неосуществимыми. Я не доверял советской макроэкономической статистике и уже обнаружил затухающие темпы экономического роста. К тому же, начавшиеся экономические трудности в сельском хозяйстве и на продовольственном рынке не располагали к большому оптимизму. «Правда» печатала многочисленные речи Хрущева по сельскому хозяйству, и они содержали много информации о неудовлетворительном развитии сельского хозяйства после 1958 года. В «Правде» ежеквартально печатались сводки ЦСУ СССР о выполнении квартальных планов. В них приводились данные о динамике многих экономических показателей по сравнению с соответствующим периодом прошлого года. Я завел тетрадь, куда заносил эти данные. Особенно мое внимание привлекали данные о динамике промышленной продукции в натуральном выражении и перевозке грузов железнодорожным транспортом, которые я считал наиболее надежными. Эти данные показывали неуклонное падение темпов, при том, что они оставались еще довольно удовлетворительными. С этих расчетов начались мои альтернативные оценки экономического положения СССР, которые стали моей основной специальностью после 1973 года. Что касается сельского хозяйства, то оно показывало почти полный застой.
О каких-либо изменениях в экономическом механизме «Правда» не писала.
Журналы я читал в Латвийской государственной библиотеке, размещавшейся в центре Риги. Среди экономических журналов я внимательно просматривал, как и в студенческие годы, «Вопросы экономики» и «Плановое хозяйство». В этот период к ним добавился выходивший с 1957 года журнал «Мировая экономика и международные отношения». Иногда читал «Коммунист». Экономические журналы по советской тематики в политэкономическом плане были мало были мало интересны. Новым, однако, были появившиеся статьи по применению экономико-математических методов в советской экономике. Их было еще совсем немного, но, казалось, что подул свежий ветер в экономической науке. Прежде всего, меня тогда привлекал их прикладной аспект. Казалось, что линейное программирование и межотраслевой баланс способны заметно улучшить использование ресурсов на предприятиях (линейное программирование) и качество народнохозяйственного планирования (межотраслевой баланс). Слабости и ограниченность этих методов я почти не замечал. Их критика казалась мне догматической. Это говорило о моей низкой экономической культуре в это время. Это вообще естественно для экономистов, которые, по всеобщему мнению, достигают научной зрелости гораздо позднее, чем естественники, ввиду большей сложности экономики. Совсем недавно я столкнулся с исключением из этого правила в виде выдающейся книги московского экономиста Дмитрия Голубкова, написанной в возрасте 24 лет.
Другой привлекшей мое внимание тематики журналов была проблема экономического соревнования СССР с США. В связи с этой проблемой появилось упоминание о альтернативных расчетах западных экономистов по динамике советской экономике. Эти расчеты показывали значительно меньшую динамику советской экономики, чем ЦСУ СССР. Однако их методика не раскрывалась. Это подогревало любопытство в отношении этой методики. Казалось, что отказ от ее раскрытия не случаен.
Изредка появлялись статьи о экономических реформах в восточноевропейских социалистических странах. О Югославии писали редко и, в основном, в негативном ключе, упрекая в скатывании к капитализму из-за рыночных тенденций и экономических связей с Западом. Было также видно, что рыночные тенденции угасают в тех странах, где они получили наибольшее распространение (Польша. Венгрия). Тогда мне это казалось результатом сопротивления догматических сил в государственном и партийном аппарате. Впоследствии (в конце 80 — начале 90 годов) я обнаружил их несоответствие природе социалистической экономики.
В статьях о экономике капиталистических стран наибольшее мое внимание привлекли статьи о государственно-монополистическом капитализме после второй мировой войны, тенденциях мирового хозяйства и циклических явлениях после второй мировой войны. В журнальном зале Государственной Библиотеки Латвии я читал очень интересные номера журнала Мировая экономика за предвоенный и военный периоды с очень квалифицированным анализом общего состояния мирового капиталистического хозяйства и экономики отдельных стран. Там же я обнаружил содержательные статьи о проектах реформирования мировой валютной системы. В этом журнале своей квалификацией и объективностью выделялись статьи академика Евгения Варги.
Монографии по экономике я старался покупать, благо цены на книги в СССР были крайне низкими. Лучшую часть из них я сохранил.
В этот период появился целый ряд весьма содержательных и иногда даже новаторских книг по экономике социализма и капитализма. Наибольшее впечатление произвели книга Л. В. Канторовича «Экономический расчет наилучшего использования ресурсов» и сборник статей о применении математических методов и ЭВМ в экономике. Казалось, они открывали возможности радикального повышения эффективности планирования и управления в советской экономике. О моих иллюзиях в этом вопросе я уже написал выше. Добавлю упрощенность приводившихся примеров. Не мог я тогда ответить на вопрос о получении объективно обоснованных оценок на народнохозяйственном уровне ввиду отсутствия оптимального народнохозяйственного плана Как оказалось, он был невозможен Обращало на себя внимание близость объективно обусловленных оценок к рыночным ценам.
По проблемам соревнования двух систем в 1959 году вышла важная книга ряда советских экономистов под общей редакцией А. Алексеева «Экономическое соревнование между СССР и США». В этой книге впервые подробно рассказывалось об огромном объеме исследований в США после второй мировой войны о состоянии советской экономики. Приводились основные книжные и журнальные публикации этих исследований. Впервые приводились и альтернативные оценки динамики советской промышленности и соотношения между объемом промышленной продукции СССР к промышленной продукции США, радикально отличавшиеся в худшую сторону от расчетов ЦСУ СССР. Приводились и оправдавшиеся высказывания американских экономистов о невозможности сохранения высоких темпов из-за проблем с трудовыми сырьевыми ресурсами и капитальными вложениями. В самом общем виде анализировались соотношение по объему национального дохода, уровню жизни, научно-технического прогресса, организации производства, состояния образования. Книга свидетельствовало о большом внимании, уделяемом советскими экономистами экономическому соревнованию СССР и США и хорошем знакомство с американской экономической литературой по этому вопросу. Вместе с тем, о применяемых американскими экономистами методах оценок говорилось весьма туманно. Для меня уже тогда это было свидетельством того, что советская макроэкономическая статистика по динамике весьма несовершенна. При том, в этой книге приводился ряд верных соображений, которые следовало учесть при таких сравнениях. В особенности размер социальной дифференциации в СССР и США. Эта книга подтолкнула мой интерес к альтернативным оценкам советской экономики.
Огромное впечатление произвела вышедшая в 1960 году книга С.Г. Струмилина «Очерки экономической истории России». Она содержала статьи Струмилина по различным аспектам дореволюционной экономической истории России. Понятно было, что не имея возможности долгое время правдиво писать о советской экономике, Струмилин занялся вопросами экономической истории дореволюционной России. Многие эти работы вызывали восхищение обилием источников, изобретательной методологией и нетривиальностью результатов, Таких работ другие советские экономисты не писали.
Меньшее впечатление оставил другой его сборник «Очерки экономики СССР», вышедший в 1959 году. И в нем были очень содержательные статьи о факторе времени в проектировках капитальных вложений, балансе народного хозяйства, физическом и моральном износе средств труда, налоге с оборота, экономических проблемах автоматизации производства, измерении производительности труда, эффективности новой техники. Некоторое разочарование вызвал его отклик на текущие экономические события в СССР. Откликаясь на семилетний план, он выразил твердое убеждение в его реальности, как и в реальности обеспечения перегона США по уровню экономического развития через 12-15 лет и в достижении самого высокого в мире уровня жизни при самом коротком рабочем дне. При этом он совершено некритично отнесся к данным ЦСУ СССР о динамике национального дохода и промышленной продукции. Для такого выдающегося статистика это было совершенно непостижимо для меня уже в то время. И зачем ему это было нужно? Он был академиком и совершенно не нуждался в гонорарах. Выходит даже для такого незаурядного экономиста государственный и партийный заказ был важен. Во многом, думаю, теперь объяснение связано также с его оторванностью от повседневной жизни советских людей и практикой планирования и статистики. От последней он практически был отлучен уже после войны. Оказали влияние и несомненные успехи советской экономики в 50 годы и положительные явления в общественной жизни СССР после смерти Сталина.
Большое впечатление богатством фактического материала произвела на меня книга Ш. Я. Турецкого «Очерки планового ценообразования в СССР», вышедшая в 1959 году. Автор в течение более 20 лет возглавлял Бюро цен при Госплане СССР. В ней подробнейшим образом излагались данные о характере ценообразования на производственные и потребительские товары. Приводились и абсолютные уровни цен на ряд товаров и особенно соотношений между ними. Первоначально наибольшее впечатление произвело богатство фактического материала. Его интерпретация мне тогда казалось догматичным. Только впоследствии я оценил и такие особенности его интерпретации, как взаимосвязь уровня и динамки цен со структурными изменениями экономики. Тогда же я обратил внимание на взаимосвязь советских цен с качеством продукции.
Очень заинтересовала монография Я. А. Кронрода «Деньги в социалистическом обществе», вышедшая в 1960 году. В ней оригинально трактовались причины сохранения товарного производства в зрелом социализме. Большое впечатление произвело обоснование автором золотой природы денег при капитализме и социализме, что для советской и западной экономической науки в это время казалось ретроградным. Спустя 30 лет я был увлечен идеей возврата к золотому обеспечению рубля, как средства обеспечения его стабильности. Но быстро в этом разочаровался.
В книге Кронрода был изложен неизвестный мне тогда богатый статистический материал о состоянии денежного обращения в СССР с момента его создания до конца 50 годов.
Приобрел я тогда сборник статей «История советской государственной статистики» группы статистиков под редакцией многолетнего главы ЦСУ СССР В.Н. Старовского, вышедший в 1960 году. В нем подробнейшим образом описывалась история организации и методологи различных отраслей советской статистики. Уже тогда мне было ясно что это приукрашенная история. О допущенных огромных ее пороках не было сказано ни слова. Как и о репрессиях против руководителей статистической службы в 1937-1938 годах.
По экономике капиталистических стран огромное впечатление богатством статистического материала произвел выпущенный в 1959 году Институтом мировой экономики и международных отношений толстенный широкоформатный справочник «Экономика капиталистических стран». В ней было использовано 363 статистического источника. Это показывало, как глубоко в СССР изучали экономику капиталистических стран. Сколько мне известно, подобного справочника не было в западных странах. Я очень внимательно многократно изучал этот справочник. Было очевидно, что западные страны после второй мировой войны достигли больших экономических успехов, в том числе и в повышении уровня жизни населения. Особенно впечатляли успехи Японии и Западной Германии. Тем не менее власти, не испугались выпустить для массового потребления этот справочник. Это свидетельствовало о серьезных положительных переменах в общественной жизни СССР после смерти Сталина. Но и в уверенности том, что СССР перегонит западные страны экономически. В последующий период таких подробных справочников уже не выпускалось. Прежняя уверенность исчезла.
В целом период 1959-1962 годов оказался весьма полезен для моей дальнейшей научной работы в результате включенного наблюдения. За советской экономикой и изучения значительной экономической литературы. Но до научной зрелости было еще очень далеко.
Текст публикуется впервые.