Проблема легитимности проводившихся в государстве экономических преобразований, судя по всему, мало заботила их инициаторов. Громко обличая советскую систему как неправовую, они на каждом шагу сами совершали неправовые действия, ставя под угрозу будущее своих реформ.
Наиболее очевидно неправовая природа экономических преобразований проявилась при подготовке программы массовой приватизации экономики. Пока речь шла о развитии кооперации и индивидуальной собственности, предпринимавшиеся властями действия хотя бы формально согласовывались с положениями Конституции СССР и конституциями союзных республик, которые допускали такую собственность. Совершенно другое положение сложилось при подготовке массовой приватизации государственной собственности, что означало полное преобразование установленной этими конституциями социальноэкономической системы. Любые практические действия в этом направлении, таким образом, носили неконституционный и, следовательно, неправовой, нелегитимный характер. Это было даже в известном смысле более нелегитимно, чем многие социальные преобразования после Октябрьской революции 1917 года, ибо тогда в России не было Конституции.
Впервые на нелегитимность намечавшихся преобразований обратил внимание В. Конышев сразу же после принятия в декабре 1990 года Верховным Советом РСФСР закона о собственности. В статье с выразительным заголовком «Правовой переворот?» он подверг сокрушительной критике этот закон именно за его неправовой характер [226]. По мнению В. Конышева, этот закон «утверждает не плюрализм и равноправие форм собственности, а откровенную монополию частной собственности по отношению к другим формам. Закон закрепляет не многоукладную экономику, а классическую однородную капиталистическую экономику. Правильнее было бы назвать его законом «О капиталистической собственности в РСФСР». Далее В. Конышев обосновывает свое утверждение, что принятие этого закона является правовым переворотом. Эта часть статьи носит заголовок «Правовой произвол в правовом государстве». Автор статьи пишет: «Почему по отношению к принятому закону справедлива оценка переворота? Потому, что этот закон изменяет социально-экономические основы общества. Ввиду его конституционного характера он должен приниматься не Верховным Советом РСФСР, а съездом народных депутатов РСФСР, квалифицированным большинством. Принятие его Верховным Советом РСФСР по процедуре обычного закона является попыткой обойти конституционное законодательство и противоречит Конституции СССР и РСФСР. Использован порочный тактический прием, когда при действующей Конституции принимается закон, противоречащий ее содержанию, по неконституционной процедуре и не уполномоченным на это органом. Принятый закон противоречит Конституции СССР и РСФСР, где частная собственность на средства производства и землю отсутствует, собственность граждан связывается с ее трудовым характером, а социально-экономический строй характеризуется как «советский», «социалистический». В. Конышев также справедливо подчеркивает неправовой характер принятого закона, его противоречие более раннему закону о собственности в СССР, что недопустимо в федеративном государстве. Далее он также справедливо отмечает, что этот закон, «легализуя изменения в общественном строе, которые не содержались в предвыборных программах депутатов, попирая права избирателей, игнорирует суверенитет народа». В связи с этим он высказывает недоумение по поводу молчания Комитета конституционного надзора СССР.
В. Конышев дал исчерпывающее обоснование нелегитимности законодательства РСФСР о собственности (противоречие Конституции СССР и РСФСР, правам членов Федерации, нарушение обязательств перед избирателями). Другой критик приватизации, В. Черковец, обращал внимание на то, что понятия приватизации и разгосударствление отсутствовали в решениях XXVIII съезда КПСС и впервые термин «разгосударствление» появился только в документах октябрьского пленума ЦК КПСС 1990 года вопреки решениям съезда партии, т. е. также носили нелегитимный партийный характер [227].
На нелегитимность намечавшихся в РСФСР мер по приватизации общественного имущества обращал внимание еще в 1990 году один из самых крупных деятелей реформистского движения середины 1980-х годов Борис Курашвили, ставший к 1990 году горячим противником капитализации советского общества. «Приватизация "государственного" имущества, — писал он, — есть не что иное, как антиконституционный социальный переворот, основанный на насильственной экспроприации народной собственности». Собственником «государственных» предприятий, равно как земли и природных ресурсов, является не государство, а народ, общество. Решение о приватизации якобы государственной, а в действительности народной собственности может быть принято лишь самим народом. Это абсолютный политический императив и непререкаемое юридическое требование. Иначе получается ограбление государством своего народа, слугой — хозяина. В соответствии с Конституцией СССР наиболее важные вопросы государственной и общественной жизни решаются всенародным голосованием, референдумом. Нет вопроса важнее, чем определение судьбы общественного строя, чем изменение его базиса — отношений собственности, подобно выходу союзных республик из СССР, вопрос о приватизации народной собственности может быть решен не иначе, как народом — квалифицированным большинством голосов (двумя третями) [228]. Как видим, Б. Курашвили не просто говорит о нелегитимности, намечаемой приватизации, но указывает на единственный возможный для нее путь — приватизацию через народный референдум. Ввиду крайней сомнительности результатов такого референдума в условиях 1990-1991 годов власти России отвергли этот путь легитимации приватизации.
Столь же нелегитимными были и другие действия российских властей в 1990-1991 годах в экономической и политической областях: осуществление контроля над кредитной системой на территории России летом 1990 года; введение явочным порядком одноканальной бюджетной системы в начале 1991 года; принятие закона о приватизации в июне 1991 года в нарушение Конституции РСФСР; взятие под контроль правительством РСФСР части общесоюзной собственности весной 1991 года и в гораздо большей степени осенью 1991 года, после августовских событий, когда российская власть воспользовалась беспомощностью союзного руководства; взятие под свой контроль союзных ведомств в ноябре 1991 года — еще до роспуска СССР; в нарушение прав других союзных республик проведена была и сама процедура роспуска СССР.
В отношении к легитимности власти России повторяли действия советских властей после Октябрьской революции 1917 года. Эта не- легитимность очень долгое время была минным полем для большевиков. Она только частично начала ослабляться после грандиозных экономических и социальных свершений в 1940-1970-е годы (победа в Великой Отечественной войне, быстрое восстановление экономики, успехи в экономике и науке в 1950-1970-е годы, феноменальный рост доходов населения в этот же период). Это может случиться и в России в случае столь же феноменальных достижений, которые в настоящее время отсутствуют. Пока нелегитимность экономических реформ 1990-1991 годов остается минным полем для российского общества и социальной системы.
Библиографические ссылки и примечания
226. Конышев В. Правовой переворот? // Экономика и жизнь. 1991. № 7. С. 5.227. Экономика и жизнь. 1991. № 11. С. 11.
228. Курашвили Б. Кульминация // Диалог. 1990. № 16. С. 18-19.
Текст статьи приводится по изданию: Ханин Г.И. Экономическая история России в новейшее время / Монография в 2 т. Новосибирск: Издательство Новосибирского государственного технического университета, 2010. Т. 2. Экономика СССР и РСФСР в 1988-1991 годах. С. 136-140.